Не произнеся ни слова, которое давало бы повод для апелляции, судья Стоунмен дал понять, что Алиса Гриффитс, Уильям Гриффитс и Эмма Перкинс лгали, намеренно или нет.

— Я вновь напоминаю вам, господа присяжные, что судить о фактах должны вы, а не я. С другой стороны, вам будет нелегко поверить, что…

И так далее и тому подобное.

Джойс отметила, что Люсия Реншо весь день отсутствовала в зале. Пристав, подойдя на цыпочках к столу солиситоров, что-то прошептал на ухо Чарлзу Денему. Чарли вздрогнул, огляделся вокруг и, поколебавшись, выбрался из зала. Патрик Батлер сидел неподвижно, опустив голову, стиснув ее ладонями и опершись локтями на стол.

Один раз он попытался встать, но помощник, вцепившись в его мантию, пробормотал несколько слов, из которых Джойс могла разобрать только «неуважение к суду».

— Теперь, господа присяжные, вам следует удалиться, чтобы обдумать вердикт. Мистер старшина, если вам понадобятся какие-либо предметы, представленные на процессе в качестве вещественных доказательств, пожалуйста, дайте мне знать.

Присяжные с тем же чопорным и непроницаемым видом, который они старательно сохраняли во время суда, были выведены из зала. Одна из надзирательниц прикоснулась к руке Джойс.

— Пойдем вниз, голубушка, — произнесла она с сочувствием, разбивающим последнюю надежду.

Итак, без четверти четыре, когда мокрый снег облеплял стеклянный купол, а жюри отсутствовало тридцать пять минут, Патрик Батлер неподвижно сидел в одиночестве в первом ряду адвокатских мест в почти опустевшем зале суда, уставясь на наручные часы, лежащие перед ним на столе.

Тридцать пять минут!

Согласно древнему юридическому правилу, чем дольше отсутствует жюри, тем более вероятен благоприятный для обвиняемого вердикт. Но Батлер не верил этому или не хотел верить. Он рассчитывал на быстрое оправдание, гром аплодисментов и всегда вызываемую ими приятную дрожь удовлетворения.

Было немыслимо, снова уверял себя Батлер, чтобы он проиграл дело. О Джойс он не думал вовсе. Проигрыш глубоко бы ранил его гордость, он мог бы взорваться и наделать глупостей. Ненависть к судье Стоунмену пылала в его душе ярким пламенем.

Вдалеке снова послышался шорох вращающейся двери, ведущей в коридор. Чарлз Денем, цокая каблуками по лакированному полу, направился к адвокатским скамьям.

Чтобы унять дрожь в руках, Патрик Батлер схватил желтый карандаш и стал им поигрывать.

— Где ты был? — осведомился он.

— Отходил к телефону, — странным тоном ответил Денем. — Это может немного сбить с тебя спесь.

Пальцы Батлера стиснули карандаш. Слово «спесь» резануло его, как бритва. Он искренне верил, что в нем нет ни унции спеси.

— О чем ты, Чарли?

— Твой автомобиль здесь? — спросил Денем.

— Да. Припаркован в ярдах тридцати от парадного входа на Олд-Бейли. — Батлер имел в виду улицу, а не здание. — При чем тут автомобиль?

— Скажу тебе позже. — Темные глаза Денема были неподвижны. — Ты проиграл дело.

— Хочешь пари, Чарли?

— Ты сфабриковал защиту, — настаивал Денем, — и старик Стоун это понял.

Пальцы Батлера сломали карандаш надвое.

— Тебя может заинтересовать, — сдержанно отозвался он, — что, за исключением двух пунктов, моя защита была честной, как…

— Не беспокойся, — прервал солиситор. — Учитывая то, что я только что услышал, у нас будут основания для успешной апелляции.

— Я никогда не подаю апелляцию, — заявил Батлер. — Никогда в ней не нуждался.

— Помоги тебе Бог, Пэт.