Изменить размер шрифта - +
Лехнович уже тогда, по-моему, чувствовал себя плохо. Я обратил внимание, когда он поднес ко рту полный бокал, рука у него дрожала, он даже расплескал коньяк на ковер. Это вряд ли можно объяснить только возбуждением, вызванным перепалкой за карточным столиком. Коньяк он выпил залпом, словно воду, так обычно пьют водку, а не благородный французский напиток. Такой человек, как Лехнович, не мог не знать, как принято пить коньяк.

…да, я действительно помог положить Лехновича на диван. Он был без сознания и, кажется, вообще не дышал. Не знаю, был ли он еще жив – ведь я не врач. Правда, я предложил сделать ему искусственное дыхание, но доктор Ясенчак сказал, что мертвому это уже не поможет.

…все мы были невероятно удручены трагическим происшествием. У хозяйки дома чуть ли не началась истерика, да и другие дамы, особенно невеста доцента, пани Бовери, нуждались в медицинской помощи. К счастью, доктор Ясенчак нашел в домашней аптечке какие-то успокаивающие средства.

…припоминаю, что, приехав в Варшаву, я просил профессора Войцеховского познакомить меня с доцентом Лехновичем. Надо думать, и моя просьба явилась в какой-то мере поводом для встречи за этим злосчастным бриджем в доме профессора. Крайне сожалею, что косвенным образом явился причиной трагических событий того вечера».

– Гм… – не сдержавшись, хмыкнул полковник Немирох и взял листки с показаниями Мариолы Бовери.

«…со Станиславом Лехновичем познакомилась пять месяцев назад. Можно сказать – взаимная любовь с первого взгляда. Эти месяцы – самая счастливая пора моей жизни. Смерть Стаха совершенно меня сломила. Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь оправиться. Я все никак не могу смириться с мыслью, что его нет в живых. Мне никогда не доводилось встречать человека более благородного и порядочного. Он совершенно не думал о себе, о своей научной карьере и особенно о здоровье. Нередко бывало, что лицо его искажалось от боли, он хватался за сердце. Я умоляла его пойти к врачу.

…тот субботний день мы собирались провести спокойно, вдвоем, у Стаха. Но когда позвонил профессор Войцеховский и рассказал о своих заботах, так как неожиданно приехал профессор из Англии и еще один профессор из Гливиц, Стах, не колеблясь, согласился выручить своего любимого «метра» – так он всегда называл профессора Войцеховского. Я лично не была знакома ни с профессором, ни с его женой, пани Эльжбетой. До этого мы только раз встречались в театре. Профессор тогда предложил после спектакля зайти к ним поужинать, но Стах отказался. Уже тогда он чувствовал себя неважно.

…мужчины за бриджем вечно ссорятся, словно от их проигрыша зависят судьбы мира, но, признаться, я была удивлена, что в тот вечер спор принял столь резкий характер. Видимо, потому, что Стаху сильно нездоровилось. Обычно он умел держать себя в руках, а на этот раз, казалось, просто намеренно нарывался на скандал. Мне пришлось даже сделать ему замечание. После вмешательства профессора и его жены вроде бы все успокоилось. Стах отошел с хозяйкой в глубь комнаты. Я сидела к ним спиной и вдруг неожиданно услышала женский крик и стук упавшего тела. Когда я обернулась, Стах лежал на ковре возле дивана. Я пришла в ужас и никак не могла успокоиться. Такой кошмар… Я и до сих пор не могу прийти в себя…»

– Ну, ясно, – глубокомысленно протянул полковник Немирох, – именно таких показаний и следовало ожидать. Но давай пойдем дальше.

 

Говоря это, он взял в руки очередной протокол; показания адвоката Леонарда Потурицкого.

«…Станислав Лехнович был моим школьным товарищем. Еще до войны мы вместе учились в гимназии имени Миколая Рея. Позже, во время оккупации, посещали подпольную школу. Экзамены на аттестат зрелости сдавали уже после войны. Затем, хотя и учились в разных институтах: я в юридическом, а он в политехническом, наша прежняя дружба сохранилась.

Быстрый переход