Так, чтобы взаправду летать — конечно, меня не допустили. Зато прокатиться с пилотом в пробном полёте после ремонта машины — это считалось в порядке вещей. Ну а уж «подержаться» за ручку ребята мне позволяли всегда. В общем, былое мастерство возвращалось, хотя, до фигур высшего пилотажа дело не доходило — я не был уверен в том, что моё юное тело способно с ними справиться. Его (тело) следовало, и подкормить, и натренировать. Турник, брусья, акробатика — я же помнил, какие моменты особенно важны, хоть для обеспечения высокой подвижности машины, хоть для уверенной ориентации.

Скажем, висение вниз головой на кольцах или турнике необходимо для тренировки сосудов головного мозга при работе в условиях самых неприятных перегрузок — отрицательных.

День мой был занят довольно плотно. Летняя пора, полёты идут интенсивно — работы много и всё время. Поскольку квалифицированных рабочих рук не хватает, то и рабочий день не имеет явно очерченных границ. От — когда понадобилось, до — пока всё не сделаешь. Трудился наравне с взрослыми, хотя и под присмотром. Первое время под присмотром, пока не заслужил доверия.

После лётных происшествий вообще всё сбивалось, а мы пахали, латая машины, которые в будущем станут ночным кошмаром фашистов. К У-2 у меня очень тёплое отношение — бывают такие удачные самолёты, которые на долгие годы способны пережить своего создателя и оставаться полезными после смены целых эпох в развитии авиации.

А тут ещё закопошилась под причёской одна мыслишка. Началось всё со списания вконец износившегося У-1, на мотор которого я положил глаз. А потом — и лапу. Начальник вообще-то приветствовал разного рода самодельное творчество, а желающих построить самолёт своими руками в это время хватало. Комсомол эту увлечённость поддерживал, даже некоторые средства где-то изыскивал для энтузиастов.

В общем, снял я со списанной машины старичка «Рона», сиденья, и много разных других полезных мелочей — не делать же своими руками в кустарных условиях ремонтной мастерской решительно всё! И призадумался — чего бы такого сотворить? Ведь моё увлечение авиацией до сих пор и не прошло… с одной стороны. И, с другой стороны, знаю я о ней столько, что и сам порой понять не могу, чего ещё хочу.

Так чего же я хочу? Поскольку детство моё не оставило в душе воспоминаний о событиях, которые хотелось бы снова пережить, то распрощался я с ним без особого сожаления. Все значительное, что запомнилось из прошлой жизни, происходило здесь, на лётном поле и ещё в небе, когда начал летать. Поэтому, задумавшись о собственных поступках, понял — я устремился туда, куда меня всегда тянуло. И теперь имею возможность точно так же, как и в тот раз, вырасти, закончить аэроклуб, на год или два раньше поступить в летное училище, выпуститься с отличием, лучше досрочно и даже попасть в кадровую часть. Возможно. Если меня примут в пятнадцать лет, то есть сущим цыплёнком. Военное училище — это, всё-таки, не аэроклуб. Там всё куда строже.

Однако, перспектива встретить начало войны на МиГе, а не вступить в неё в разгар отступления на «Чайке», стоит усилий, которые потребуются для её реализации. К тому же я знаю и технику противника, и его излюбленные тактические приёмы. Впрочем, могу и на «Ишачке» крепко насолить супостату, особенно, если мне достанется машина с пушечным вооружением. Были такие — помню. Они, правда, в пилотировании оказались довольно сложными. Даже сложнее, чем машины более ранних модификаций, но мне под силу.

Итак, насколько я сам себя понял, будущая Великая Отечественная для меня реальность. Реальность, которую хочется изменить. Сделать так, чтобы наши потери оказались меньше, а вред, нанесённый врагу — больше. Как это обеспечить в масштабе страны, я не знаю. Мой уровень компетенции никак не выше авиаполка. Стратегия — не мой удел.