Диана Арутюновна потушила сигарету, открыла форточку. «Пусть проветрится. Катька придет, опять начнет нос морщить, а от нее слишком многое зависит, чтобы сердить девчонку по пустякам. Достаточно Седы – и так, бедная, еле сдерживает раздражение».

Диана Арутюновна тяжело вздохнула – она могла понять дочь, вынужденную сидеть взаперти целыми днями. Выехать никуда нельзя, прогуляться нельзя. Седа, правда, от безделья особенно не страдает, целыми днями волосы расчесывает да распевает или с братом болтает. Вот Артуру их добровольное заключение куда больше в тягость, но он парень взрослый, понимает: сам виноват, самому и расхлебывать.

– Ничего, ничего, – себе под нос пробормотала женщина. – Не так много времени нужно, а пока Тигран что-нибудь придумает.

Из окна она увидела группу подростков, стоявших возле подъезда. Черные куртки, капюшоны на головах. Один из парней поднял голову вверх, и она увидела неприятное лицо – с глазами, глубоко сидящими под надбровными дугами, кривым тонкогубым ртом. Подросток сплюнул, и Диана Арутюновна поспешно пряталась за занавеску.

«Слишком часто они стали здесь собираться. Хорошо, что Артур не выходит из дома».

«А Катерина?» – спросила ее собственная совесть.

«А что Катерина? Она русская, выкрутится, если пристанут. Убежит в крайнем случае».

Успокоенная этим соображением, совесть Дианы Арутюновны затихла.

Со следующего дня, а точнее, утра, Катя начала гулять с йоркширским терьером Антуанеттой, а попросту – Тонькой. Она специально зашла к хозяину собачонки пораньше, чтобы получить инструктаж, но старик тут же выпроводил ее на прогулку. Зато двадцать пять минут спустя Катя получила приглашение на чашку горячего кофе и с удовольствием приняла его. Заодно познакомилась ближе со своим новым работодателем.

Олег Борисович Вотчин представился коллекционером-любителем. Одевался он своеобразно: вельветовые брюки, коричневый замшевый пиджачок, шелковый платок песочного цвета вокруг короткой шеи, на которой сидела яйцеобразная голова. Лицо у Олега Борисовича было гладким, несмотря на почтенный возраст («Мне ведь, Катерина, шестьдесят восемь лет не так давно исполнилось»). Такой же гладкой была и блестящая лысина. Весь он напоминал перележавший на солнце кабачок, который потемнел, словно его покрыл загар, и нарастил толстую кожуру. «Кабачок в пиджачке», – подумала Катя, с интересом наблюдая за Вотчиным.

Он был очень подвижен, быстро перемещался по квартире и требовал, чтобы Катя ходила за ним со своей чашкой кофе. Катя охотно согласилась и слушала Олега Борисовича, открыв рот. Таких квартир она никогда не видела. На стенах висели картины – без всякого порядка, без подсветки, и Вотчин то и дело хватал одну из них со стены, подносил к окну и что-то показывал, горячо объяснял. Многочисленные полки были заставлены статуэтками, расписными блюдцами и блюдами, шкатулками, фигурками необычных зверей и птиц… В одной комнате вся стена была увешана иконами в темных окладах, и Катя, приглядевшись, поняла, что иконы очень старые.

– Откуда у вас это все, Олег Борисович? – спросила она.

– Собирал, Катерина, долгие годы собирал! Я ведь эксперт по реставрации памятников архитектуры периода… А впрочем, вам это неинтересно.

– Что вы, как раз наоборот! Очень интересно!

Она взглянула на часы и спохватилась: пора выходить. Заметив ее взгляд, старик понимающе закивал.

– Я вас совсем заболтал. Если завтра зайдете чуть пораньше, покажу вам кое-что очень, очень интересное. Ручаюсь, многих вещей вы не только никогда не видели, но даже и не представляли, что такие бывают.

Уже в дверях Катя вспомнила кое-что и обернулась.

– Олег Борисович, а вы не боитесь показывать мне вашу коллекцию? Ведь вы меня совсем не знаете, только вчера встретили… И сразу предложили с Антуанеттой гулять.