— Что там насчет шума?

— На промышленных береговых линиях громко даже при нормальных условиях, — сказала Кинсман. — Они похожи на эхокамеры, тут слишком много плоских отражающих поверхностей. Представьте, что вам светят фонарем в глаза. Вот дельфины сейчас чувствуют себя так же.

— Они просто жалуются или это может помешать операции?

— И то и другое. Сейчас все не так плохо, но, когда пойдет вода из ливневых каналов, у нас появится с десяток источников пены по всей длине мола. Очень много шума, пузыри, всякий мусор поднимется со дна. В идеальных условиях мои ребята могут отследить мячик для пинг-понга на расстоянии в сотню метров, но при таком раскладе... я бы сказала, метров десять, от силы двадцать.

— При такой погоде они все равно самый лучший вариант.

— Это да.

Лабин оставил Кинсман и, подхватив с пола свой рюкзак, вышел из звуконепроницаемого центра. Буря накинулась на него со всех сторон, а ливень промочил до нитки. Небо наверху своим мраком походило на асфальт внизу; оба сверкали белыми вспышками, когда молнии разрывали пространство между ними. Люди Лабина стояли, не скрываясь, на постах вдоль дамбы, заняв каждую выгодную точку обзора. От воды они казались скользкими и черными, как рифтеры после погружения.

Само собой разумелось, что стрелять будут на поражение. Но даже этого могло не хватить. Если Кларк заберется так далеко, то на набережной предостаточно мест, откуда можно спрыгнуть в озеро. Что вполне укладывалось в план. Лабин этого даже ожидал, затем и привезли сюда подлодки, «шпионов» и дельфинов.

Вот только подлодки были бесполезны около берега, а теперь Кинсман заявила, что дельфины смогут засечь цель лишь в нескольких метрах от себя.

Кен поставил рюкзак на асфальт и расстегнул молнию.

«Но, если дельфины не могут ее поймать, с чего ты решил, что справишься сам?»

Как ни странно, он знал ответ на этот вопрос.

Когда Лабин вернулся, Бертон уже ждал его.

— Мы тут окружили группу... о, как мило. Это что, дань уважения врагу? В его последний час?

Кен выдавил из себя слабую улыбку и мысленно пожелал, чтобы Бертон когда-нибудь превратился в угрозу для корпоративной безопасности. В линзах было неприятно, глаза к ним еще не привыкли.

— Что у нас?

— У нас тут группа людей, которые одеты прямо как ты, — ответил Бертон. — Никто из них Кларк не видел... более того, никто из них даже не знал, что она в городе. Похоже, Актиния теряет хватку.

— Актиния?

— Ты не слышал? Ее теперь так называют.

— А почему?

— Без понятия.

Лабин подошел к шахматной доске: шесть цилиндри­ческих голубых иконок сияли в точках, где гражданских удерживали для «содействия ведущемуся следствию».

— Конечно, нам еще далеко до проверки всего населения, — продолжил Бертон. — Пока мы сосредо­точились на явных фэнах, на переодетых. Таких среди гражданских еще предостаточно. Но из допросов ясно, что они ничего не знают. Кларк могла бы собрать армию, если бы захотела, но, судя по всему, не попросила у них даже сэндвич. И это очень странно.

Лабин снова натянул на голову шлемофон и холодно заметил:

— Я бы сказал, что это ставит Кларк в выгодное положение. Она, похоже, загнала тебя в тупик.

— Есть и другие подозреваемые, — возразил Бертон. — И множество. Мы ее выследим.

— Удачи, — тактический дисплей на визоре Лабина почему-то оказался черно-белым. «Ах да, точно. Линзы». Он навел взгляд на голубые цилиндрики, сияющие по всей зоне, и подправил настройки, пока картинка не насытилась цветом. Такие совершенные, четкие формы, и каждая отражает серьезное нарушение гражданских прав.