— Вон тот человек в проходе левого борта, там, — сказал хирург, — в полосатых панталонах, жующий табак и сплевывающий через сетку с гамаками — это капитан американского брига, захваченного нами несколько дней назад. Только выскользнул из Марблхеда, а на рассвете появился уже у нас прямо с подветренной стороны, и мы его сцапали одним махом.

— Как?

— Одним махом. Чувствовал капитан себя скверно — говорит, так с ним всегда в первые дни в море — ему, блюющему, помогали взобраться на борт. Безнадежный случай: едва мог стоять, не заметил даже, как его захватили. Но в момент, когда он увидел свой бриг в огне — о-о-о, какая перемена! Вернулись цвет лица, гнев и страсть — полное излечение: топал ногами, божился, называл груз стоимостью двадцать восемь тысяч долларов и незастрахованный — разорение его владельцам. Излечился. С той поры никакой тошноты, стал философом. Хотелось бы мне сказать то же самое.

— А разве вы не философ, сэр?

— Нет, сэр. Я не могу вынести, видя, как горят призы. С половины моей доли от этих последних двадцати четырех — двадцати четырех, сэр, клянусь честью! — я бы купил себе неплохую практику в Танбридж-Уэллс, а с полной долей практика мне вообще больше не нужна, стал бы помещиком. Как я надеюсь, что этот злосчастный «Чезапик» выйдет, чтобы мы могли вернуться к нашему легализованному пиратству.

— Значит, вы не сомневаетесь в исходе?

— Не больше, чем хирурги «Герьера», «Македониана», «Явы» и «Пикока». Но в любом случае, это положило бы конец мучительному созерцанию, как мое состояние улетучивается в адском дыме и пламени.

— Я должен вернуться к своему пациенту, сэр, — сказал Стивен. — Хорошего вам дня.

На орудийной палубе капитан Броук также беспокоился за Диану Вильерс. Он сказал своему первому лейтенанту — высокому круглоголовому человеку, немного глуховатому, который с тревогой нагнулся, чтобы уловить слова капитана:

— Мистер Уатт, мне пришло в голову, что на учениях этим вечером мы не будем очищать палубу полностью от носа до кормы — не следует тревожить леди в каюте штурмана. Это всего лишь морская болезнь, и вне всякого сомнения, завтра ей станет лучше, но сегодня не нужно ее тревожить, так что пусть переборки каюты останутся. С другой стороны, мне хочется продемонстрировать капитану Обри, что мы умеем, поэтому прошу подготовить несколько мишеней.

— Так точно, сэр, — сказал Уатт и убежал — восемь склянок полуденной вахты уже пробило, и нельзя было терять время.

Те, кто не подслушал слова капитана, заметили торопливость лейтенанта и сделали свои собственные выводы. В любом случае, в течение двух минут вся команда уже знала, что произойдет, и орудийные расчеты собрались вокруг своих орудий, проверяя станки, тали, брюки, ячейки с ядрами, банники и клинья, щелкая и меняя кремни. Они знали репутацию капитана Обри как тигра по части больших пушек, а его бывшие соплаватели преувеличивали смертоносную точность и скорость стрельбы капитана Обри, превращая фактические три бортовых залпа за три минуты и десять секунд в три залпа за две минуты, и уверяли, что каждый выстрел попадал в цель.

Матросы не вполне верили в эти россказни, но хотели, чтобы судно показало себя хорошо, и делали то немногое, что могли, потому что пушки «Шэннона» всегда содержались в идеальном состоянии, но, тем не менее, немного жира с камбуза могло облегчить движение блока или колес и, возможно, сэкономить секунду-другую.