Клаузевиц и его современники не придавали значения шпионажу и не верили в возможность внезапного сокрушительного удара, решающего судьбу кампании. Они не видели смысла в кропотливом подспудном наращивании стратегического преимущества, а слова Сунь-цзы о том, что секрет успеха в войне – в «скрытом следовании противнику» были бы им просто непонятны. Зато они очень даже понятны людям современной информационной цивилизации с ее сверхскоростями и приматом виртуальной реальности, в которой исчезают воюющие стороны как физическая данность.

Не будем сейчас вдаваться в несколько схоластический вопрос о том, изменилась ли природа войны или эта природа просто проявилась с большей полнотой. Но ограниченность классических военных теорий Запада сегодня действительно уже очевидна. Субстантивизм Клаузевица плохо согласуется с предметом войны как вездесущей изменчивости, что заставляет прусского теоретика в какой-то степени мистифицировать войну, считать ее природой непроницаемый туман и непредсказуемое трение в военных действиях, уповать на случай и личный героизм участников войны.

Стратегия Сунь-цзы не знает этих внутренних неувязок стратегических систем Запада – очевидно, потому, что ее метод полностью соответствует ее предмету. Оттого же ей свойственны безукоризненная последовательность и трезвость суждений, отсутствие пафоса и эстетизма в глубине своем не чуждых малодушию. Сунь-цзы даже настаивает на предсказуемости места и времени, а следовательно, и исхода сражения, с чем никогда не согласился бы Клаузевиц. Однако эта претензия Сунь-цзы становится теоретически оправданной и практически эффективной в свете теории сложных нелинейных систем, которые позволяют преодолеть гипноз количественной статистики и работать с вероятностными моделями реальности. Сунь-цзы, по меткому замечанию современного автора, являет тип «дифференциального стратега», работающего, как было показано выше, с временностью как бесконечно саморазличающейся реальностью. Сердцевина его стратегии – это «попадание во время», мгновение метаморфозы.

Но если «объективная истина» переместилась на экраны мониторов и все решает эффективность коммуникации, это означает, что ключ к успеху и сама правда мира теперь сокрыты в сознании человека. Понимание истины как прагматики коммуникации нельзя больше считать нигилизмом, подрывающим общественные устои. Сегодня, когда война приобрела лицо – точнее, надела маску – анонимного и бессмысленного терроризма, а военная служба превратилась в рутинное боевое дежурство, наподобие рабочей смены на фабрике, и воюющие стороны часто даже не видят друг друга и не знают последствий своих действий, воинское искусство более чем когда бы то ни было, нуждается в нравственном оправдании. С небывалой ясностью обнажился подлинный смысл победы: последняя есть, прежде всего, моральная и идеологическая сила, которую признают побежденные. Именно такой взгляд на природу окончательной победы присущ китайской стратегии. Боевые действия в таком случае оказываются вынужденным и вторичным средством восстановления морального порядка. Между войной и моралью в китайской традиционной стратегии, подчеркнем еще раз, существует прочная преемственность.