– Они переоценивают свои силы! Подумайте об их наглости! Как же их не наказать? Я вас спрашиваю! Я вас спрашиваю!

Тзинг, казалось, был склонен согласиться, и, как всегда, никто не мог понять мнения Тинурита – или, если уж на то пошло, понять, действительно ли его улыбка была насмешкой. Цоронга, однако оставался скептиком.

– Что произойдет, – наконец решился Сорвил, – если мы подведем богов просто потому, что не знаем, чего они требуют?

– Ка Сирку алломан… – зажжужал Обетегва у него за спиной.

– Проклятие, – ответил Тзинг. – Богам нет дела до наших оправданий.

– Нет, – отрезал Цоронга достаточно громко, чтобы опередить нетерпеливый ответ Чарампы. – Только если мы не сумеем должным образом почтить наших предков. Небеса подобны дворцам, Лошадиный Король. Чтобы войти, не нужно разрешения короля.

– Пффф! – фыркнул Чарампа, скорее чтобы отомстить Цоронге за вмешательство в разговор, чем наоборот, как подозревал Сорвил. – А я-то думал, что зеумцы слишком благоразумны, чтобы поверить в эту чепуху айнритийцев!

– Нет. Это не чепуха айнритийцев. Почитание предков намного древнее, чем тысячи храмов. Ты, Тзинг, сосиска… – Цоронга повернулся к молодому королю Сакарпа. – Семья переживает смерть одного человека. Не позволяй этому дураку говорить тебе другое.

– Да… – ответил Сорвил, слишком внимательно прислушиваясь к тому, что говорилось. Это было то, что предназначено людям из покоренных народов, понял он: обращаться к религиям чужестранцев.

– Но что, если твоя… твоя семья проклята?

Наследный принц оценивающе посмотрел на него.

– Трепе нас Мар…

– Тогда ты должен сделать все, что в твоих силах, чтобы узнать, чего хотят боги. И все.

Хотя Цоронга не был откровенно благочестивым, Сорвил знал из предыдущих бесед, что у зеумцев был совершенно иной подход – не столько к пониманию жизни и смерти, сколько к их оценке. Подход, который иногда заставлял их казаться фанатиками. Даже особенности перевода Оботегвы показали это: зеумцы использовали две версии одного и того же слова, чтобы говорить о жизни и смерти, – слова, которое грубо переводилось, как «малая жизнь» и «великая жизнь», причем второй вариант на самом деле означал «смерть».

– А иначе? – спросил Сорвил.

Наследный принц посмотрел на него так, словно искал что-то.

Основания для доверия?

– Иначе тебе конец.

* * *

Утром мир кажется больше, а люди меньше. Земля съежилась под лучами восходящего солнца, ослепленная белым светом, и казалось, что они очнулись в самом начале сотворения мира. Поднятые руки прикрывали глаза. Примятые травы отбрасывали тени, похожие на черную проволоку.

Сорвил вырос в этой стране. Ее отпечаток лежал глубоко в его душе, так глубоко, что один только взгляд на нее укреплял его, был широко расставленными устойчивыми ногами для его души. И все же у него кружилась голова при мысли о том, как далеко они ускакали за Предел. Он, конечно, был образован и поэтому знал, что такое Предел: северный край сакарпской власти, а не та точка, где реальность наяву переходит в кошмары. Но суеверия черни имели свойство распространяться и на более высокие касты, поглощая более реалистичное понимание знати. Несмотря на наставников, Предел оставался в его воображении своего рода нравственной границей, линией, отмечавшей угасание добра и накопление зла. И этого было достаточно, чтобы у него перехватило дыхание, когда он подумал о милях, отделяющих его от священного города. Для такого маленького отряда, как у них, скакать вот так вот по пустоте было не чем иным, как безумием, настаивала ноющая часть его сознания.