— Обучаешь их войне? — спросил Конан у Шлоки.

Мудрец молча кивнул.

Конан вздохнул, пожал плечами:

— Может быть, ты растолкуешь мне эту историю о караване… Не скажу, что целых пятнадцать лет она не дает мне покоя. Не скажу. Как только украденные мною деньги закончились, вся эта вендийская загадка вылетела из моей киммерийской головы. Но вот я снова в Вендии, и некоторые подробности той истории стали меня преследовать.

— Например, какие? — осторожно спросил Шлока.

Конан хмыкнул.

— Не смотри на меня как на бывшего врага, Шлока. Я — не враг тебе. Я был с людьми Аурангзеба лишь потому, что хотел поживиться добычей, не более. С вами я останусь немного из других соображений — вы мне нравитесь. Ну да речь не об этом. Видишь ли, Шлока, мне еще тогда показалось, что Шраддха нам врет. Ну что это за глупость — набег на караван! Я бы еще понимал, если бы он вез с собой несметные сокровища, так нет! Там был только один ларец. А самое странное заключается в том, что этим самым ларцом Шраддха ничуть не интересовался. Он пробивался к совершенно другой повозке. Впрочем, я удрал раньше и не видел…

— В той повозке находилась мать наследника Патампура, — сказал Шлока. — Шраддха хотел убить ребенка, но убил только мать. Он так и не нашел сына раджи.

— Ты уверен, что он не нашел ребенка? — прищурился Конан.

Ни один мускул не дрогнул на лице Шлоки:

— Уверен.

Конан окинул быстрым взглядом учеников мудреца.

Шлока еле заметно покачал головой, и Конан не стал задавать следующего вопроса. Они со Шлокой поняли друг друга без слов.

После этого Шлока повернулся к мальчикам. Те терпеливо ждали.

Шлока произнес:

— А теперь совершим то, ради чего мы и прибыли сюда. Я хочу, чтобы вы дали клятву верности друг другу.

Руки молодых людей переплелись; обняв друг друга за плечи все двадцать замерли возле священного дерева. И все вокруг них, казалось, застыло: солнце, медлившее возле горизонта, облако, переставшее торопиться с каким-то таинственным поручением по воле ветра, даже дыхание в ноздрях. Только еле-еле шевелились цветные лоскутки и тонкие цепочки на выбеленных ветрами сухих ветвях.

Глава четвертая

Светамбар

Траванкору казалось, что Рукмини сама похожа на эту речку, возле которой, сидя на корточках, ловко перемывала глиняные плошки и кувшины из-под молока. Такая же быстрая, верткая, такая же светлая. Тонкие косы двигались на ее спине, как живые, лукавый глаз золотисто поблескивал — она косилась на Траванкора и тайком посмеивалась.

— Почему ты на меня так смотришь? — спросила она наконец. — Разве пристало парню глазеть на девушку?

Траванкор, гордый воин, с важностью пожал плечами:

— Это ты на меня глазеешь.

— Я? Вовсе нет.

Она сложила миски, встала.

Удивительно хорошо здесь. Низкие ветви ив полощутся в реке, не страшась того, что стремительные воды оторвут длинные листья и умчат их прочь, ниже по течению. На перекате громко поет вода. Искры света, отраженные от речки, скачут по траве, по листьям, по лицу Рукмини. А чуть дальше от девушки, выше по течению, широко расставив тонкие ножки, стоит жеребенок и чутко прислушивается к тому удивительному миру, в который по велению добрых лошадиных богов и человеческого бога Агни, хранителя теплого очага, он был помещен и вверен заботам девушки.

— Я вовсе не на тебя глазею, — повторила Рукмини.