— Вот именно. Смотри получше. — Конан присел на корточки, развел руками густую траву. — Здесь кого-то повалили на землю…

Арилье закусил губы. Конан поднял на него ярко-синие глаза.

— Полагаю, здесь ей связали руки. Ничего более. Насилие оставляет другие следы…

Арилье покраснел и отвел взгляд. Конан сердито покачал головой. Когда за дело берутся влюбленные дети — жди беды: кровь то и дело ударяет им в голову, застилает им зрение и мешает ясно соображать.

— Здесь было множество всадников, — продолжал Конан. И рявкнул: — Да гляди получше! Что ты птицу рассматриваешь? Что тебе скажет птица?

Большой серый журавль, показавшийся над лесом, сделал круг и улетел. Птица действительно была очень красива — завораживающе красива — но вряд ли имела отношение к расследованию, которое предприняли Конан с Арилье.

А вот орел, паривший высоко в небе, возможно, имел кое-какое отношение к обоим следопытам… но на орла они внимания не обращали.

Арилье показал рукой на то, что поначалу не заметил Конан:

— Здесь кого-то тащили по траве! Конан, они тащили их по траве волоком, как делают с теми пленниками, которых хотят умертвить!

Он едва сдерживался, чтобы не закричать от отчаяния. Конан, сидя на корточках, ощупывал руками широкий след в траве, словно рассчитывал, что след с ним заговорит человеческим голосом и объяснит все имеющие место несообразности.

Затем встал, отряхнул штаны.

— Кое-чего я не понимаю, — признался северянин. И прикрикнул на Арилье: — Перестань страдать! Слушай и думай! Ты меня понимаешь?

Он тряхнул юношу за плечи. Тот глубоко вздохнул, и, наконец, глаза его прояснились.

— Да, Конан, я тебя понимаю. Говори.

— Хорошо… Вот, Арилье, какая загадка. Рукмини — красивая и здоровая молодая девушка. Что бы она ни сделала — какое бы преступление, с точки зрения наших врагов, ни совершила, но убивать ее смысла нет. Ее можно продать в гарем какого-нибудь богатея, хотя — это вероятнее — Шраддха или сам Аурангзеб оставят ее у себя. Во всяком случае, лично я бы так и поступил.

Каждое его слово причиняло Арилье страшную боль, юноша даже морщился. tie обращая внимания на раненые чувства свое о собеседника, Конан невозмутимо продолжал:

— И вот самая большая загадка. Почему со столь генным товаром, как Рукмини, обходятся так небрежно?

— Может быть, они связали Ратараха, — предположил Арилье. — А Рукмини…

— Нет, — перебил Конан. — Ратарах бежал за лошадью. Вот его следы, смотри.

Один отпечаток был достаточно четким, чтобы оба следопыта увидели оттиск маленькой подковки, которую Ратарах носил на своих сапогах на счастье.

— Это ведь его след, не так ли? — настаивал Конан.

— Давай перестанем гадать и просто поедем по следу, взмолился Арилье. — Пока я не узнаю о том, что случилось с Рукмини, мне не будет покоя.

Конан уселся в седло, и оба тронулись в путь. Они не спешили, хотя сердце Арилье готово было вылететь из груди и мчаться по следу вперед, не разбирая дороги.

Орел у них над головой испустил жалобный, протяжный крик и исчез в ярком солнечном мареве. Арилье даже не поднял головы, чтобы проводить его взглядом. В те часы молодой человек даже не подозревал о том, что учитель покинул его — и всех остальных, включая Траванкора, — навсегда.

— Здесь, в джунглях, есть одно затерянное святилище богини Кали, — вспомнил Арилье. — Как-то раз, очень давно, мы с отцом побывали там.

Конан с интересом смотрел на своего молодого спутника.