При этих словах его ручной павиан зашевелился и посмотрел на меня таким долгим и пронзительным взглядом, что в конце концов я отвел глаза. Я верил, что обычное животное никогда не сможет так посмотреть на меня. Теперь я знаю лучше.

(Меня очень удивляет, что никто никогда не говорит об этом павиане и не обращает на него никакого внимания, хотя он очень большой и, наверняка, был бы очень опасным, если бы впал в ярость. Моряки его не дразнят, Тотмактеф не бьет, и женщины совершенно не боятся его. Никто даже не кормит его, и я тоже не обращаю на него внимания, как и все остальные.)

Жена Тотмактефа пообещала, что ради меня поговорит с людьми ее племени. Они часто приходят в города, сказала она, чтобы торговать на рынке. Она расскажет им обо мне и попросит найти Фалькату.

Я должен понимать, сказала Нехт-нефрет, что ее и Мит-сер'у необходимо вернуть в храм Хатхор в Саисе. Капитан с этим согласился. Их не было много месяцев — намного больше, чем требует обычное путешествие по Великой Реке. При этих словах Мит-сер'у сжала мою руку и заплакала; но я знаю, она чувствует то же самое, что и Нехт-нефрет — она сказал это мне перед тем, как мы встретились с остальными. Обе пообещали, что будут помогать мне до тех пор, пока они со мной и обе надеются (Мит-сер'у очень горячо), что я найду меч перед тем, как корабль достигнет границы их страны, которая лежит (как говорит наш капитан) к северу от первого порога.

Мои солдаты обещали помочь в поисках Фалькаты, пока мы находимся на корабле. Они сказали, что знакомы с ней и узнают ее с первого взгляда. Багину говорил за себя, потому что он остался единственным солдатом из Парса, Аахмес — за всех пятерых из народа Мит-сер'у.

Точно так же Азибалль говорил от имени всех моряков. Они тоже будут искать, и их (как он сказал) больше всего на корабле. Я больше верю моим шестерым солдатам, но моряки, надеюсь, докажут, что я ошибался.

Я ПОЛУЧИЛ великое благославление от бога Тотмактефа. Мы пели и очень много молились — эти молитвы я не смог бы записать здесь, даже если бы собирался совершить настолько безрассудно смелый поступок.

Пока наш корабль стоял на якоре, он и я отправились на лодке в камыши. Эти болота очень опасны, там охотятся речные лошади, змеи и крокодилы. Я думал, что мы останемся в лодке, но нет, мы спрыгнули в реку и пошли вброд; вода доходила нам до колен. Тотмактеф объяснил, что мой свиток сделан из таких же камышей, и пишу я тоже камышовой палочкой. Мои чернила черные, как их пепел, и хорошо липнут к папирусу, потому что содержат их кровь. Те мертвые, в которых боги Кемета не находят пороков, оказываются на Камышовых Полях и ждут новой жизни.

Пока Тотмактеф говорил все это, я заметил, что его павиан последовал за нами, или, возможно, его принесла прекрасноволосая охотница, которая держала его за лапу, пока они шли по верхушкам густых камышей. Она улыбнулась мне и вскоре исчезла, хотя мое сердце страстно устремилось к ней. Теперь, когда обряд закончен, я помню ее лучше, чем любую часть обряда, ее гибкую фигуру, высокие скулы и смеющиеся голубые глаза. Одна ее грудь была обнажена. Платье закрывало вторую, если эта вторая вообще была. Из бока она вынула стрелу, окрасившую платье ее собственной кровью. Промыв наконечник стрелы водой, она высушила ее и положила в свой колчан.

ЭТОЙ ночью я просыпался дважды. Я очень хотел написать об этих пробуждениях, но не мог, потому что у меня нет лампы. Сейчас я вижу ладью, везущую солнце. Павиан (тот самый, которого принесла женщина, о которой я писал, когда в последний раз разворачивал свиток) гребет, сидя на носу.

Первый раз меня разбудил Чаниу. Он сказал мне свое имя, потому что боялся, что я позабыл его пока спал.