|
И если понадобится, уничтожить себя. Я, разумеется, видел этот праведный путь. И пытался, как мог, дать тебе понять. Но твоя дружба с этими людьми осквернила тебя. — Наклонившись вперед, он протянул к ней похожую на клешню руку. Другая рука касалась диска. — Встань позади меня, Доннаси. Танцы-под-Луной — это наслаждение. Вкуси независимости, которая приведет тебя к безмятежности подчинения! Мы приведем их в преисподнюю, заставим корчиться в позоре. Когда огонь очистит их разум и плоть от скверны, когда все ложные понятия превратятся в пепел, мы будем теми, кто вознесет их к счастью и блаженству. Тейт невольно попятилась назад, отстраняясь. Солнечный луч упал на Джонса, отчего тот весь сморщился и съежился, будто высвеченная крыса в норе. Она воскликнула: — Как ты можешь говорить мне о пороке и зле? Ты же знал, что Волки идут прямо в капкан. Знал, что они могут погибнуть. Знал, что я могу умереть, будь ты проклят!.. — Меня заверили, что тебя пощадят. — Он лукаво улыбнулся. — Ты же знаешь, что редко ошибаешься, даже среди своих новых друзей. Было сказано, что тебя защитят. — Тот камень повредил твой разум! Как это можно «защитить» меня в бою? — Рука ее неудержимо тянулась к оружию. Глаза у Джонса расширились, он подался назад. — Я еду за Нилой и Сайлой. Мне придется рассказать Гэну и Класу обо всем, что ты наговорил мне. Если ты все еще будешь здесь, когда мы вернемся, они с тебя живого снимут шкуру. Не уверена, смогу ли я их остановить. — Ощутив боль в запястье, Тейт глянула на него. Под красным шрамом учащенно пульсировала мышца. Подойдя к столу, она толкнула Джонса. Тот, ударившись о скамейку, повалился назад. Она уже была за дверью, когда ее окликнул жалобно-просящий голос. Закрыв глаза, Доннаси пыталась не слышать его. Джонс позвал снова. В ярости она повернулась и стала в дверном проеме, не желая опять входить в его лачугу. Он захныкал: — Ты бросаешь меня. Меня ведь только беспокоит возможное вечное прощение. Не делай этого. Пожалуйста. Она ненавидела себя за малодушие. Джонс стоял на коленях, опершись локтями о стол и сложив руки в молитве. — Ты чуть было меня не отправил на тот свет. И ты снова постараешься это сделать, разве не так? Тейт как будто ошпарила его. Пастор вскочил на ноги. — Да! И тебя, и их! Вам нет прощения. Нет никакого искупления! Очень хорошо. Я проклинаю вас. Всех! Вам никогда не узнать покоя смирения. Иди! Сражайся! Навсегда. Наша злоба будет кружить над тобою, наше всепрощение обойдет тебя стороной! Он все еще хохотал, когда она, уязвленная в своем самолюбии, поспешила вскочить на коня и унестись прочь. Тейт так и не увидела подбежавшей к изгороди и смотревшей ей вслед ламы, так и не поняла, что забыла подойти к ней, как это делала всегда. * * * Из-за опустившейся на лес темноты уже нельзя было определить расстояние между черными стволами деревьев. В полумраке дорога волнами уходила в небытие. Собак не было видно. Осадив коня, Клас, несмотря на протесты Гэна, заставил его сделать то же самое. Он тщательно рассмотрел следы лошадей, которых они преследовали. Точно измерил пядями длину их шага. Подобным же образом определил глубину отпечатка копыта. Животные шли явно не спеша. Комков отброшенной земли нигде не было видно. Шаг выглядел большим и уверенным, без какого бы то ни было волочения ног или спотыкания. Гэну пришлось согласиться, что шайку похитителей не волновало преследование, как он это полагал. Положив ему на плечо руку, Клас сказал прямо в каменное застывшее лицо друга: — Эти люди не боятся, Гэн, и мы оба знаем, что они ожидают нас. Каким-то образом ждут. Тьма — не время для того, чтобы ехать, пусть даже с собаками, в расставленную ловушку. Я тороплюсь так же, как и ты: — Гэн попытался возразить, но Клас остановил его. — Вторая половина нашей тайны состоит в том, что Сайла тоже беременна. |
