|
Как бы хотелось Доннаси провести весь день в этом чудном месте! Может, даже и оставшуюся жизнь. Как это было странно: меньше чем через два часа она отправится на борьбу с армией, ненавидевшей ее, — армией, считавшей одной из своих обязанностей защиту работорговцев… Впрочем, гораздо больше Тейт боялась разговора с Джонсом. Она протянула благодарной ламе еще кусочек яблока и поехала дальше, пожелав чирикавшим у дороги щеглам счастья. Визгливый, как пила, голос Джонса пригласил ее войти в дом, когда она привязывала коня. Как обычно, он был один, хотя комната вызывала ассоциации с местом каких-то сборищ. Тейт никак не могла определить причину этого, но что-то указывало ей на некую связь с общиной. Грязный пол казался более истоптанным, чем ему следовало быть, будто он износился под тяжестью большего количества ног, чем пары хозяйских. Голые стены источали какую-то ненормальную теплоту. Тейт выбрала место в центре, желая окружить себя свободным пространством. Тонкий луч солнечного света, пробивался сквозь приоткрытую дверь у нее за спиной. Он не освещал комнату, а лишь подчеркивал неприкрытое уродство убогой обстановки, отбрасывая тени, которые намекали на прятавшиеся предметы. Джон сел, облокотившись о стол. Как и Тейт, он перешил местную одежду на свой манер: просторная, навыпуск рубашка с замечательно вышитыми рисунками, изображавшими светлых крылатых существ на темном фоне. Он передвинулся, чтобы лучше видеть против солнца, и Доннаси впервые заметила серебристый диск, висевший у него на груди на серебряной цепочке. В рассеянном свете розовая кожа его раны выступала как немое обвинение. Тейт старалась не глядеть на нее, и ей ничего не оставалось, как смотреть прямо в лисье лицо, выражавшее нескрываемую враждебность. — Приехала расспрашивать меня о похищении? — проскрипел Джонс. — Чудной белокурой королевы и той высокомерной языческой ведьмы? А я думал, пришлют этого болвана Эмсо — того самого, которому постоянно приходится бриться. Почему же прислали тебя? Боятся пытать меня? Считают, ты сможешь добиться от меня чего-нибудь с помощью уговоров? Доннаси вспыхнула: — Что с тобой? Кто тебе говорил о пытках? Я только заехала сюда, чтобы… Вдруг Джонс приподнялся, и напряженность сковала ее. Серебряный диск ударился о грудь, он судорожно за него ухватился. Губы забормотали — что? Тихую молитву? Ругательства? Гнев Тейт сменился подозрением и нараставшим ужасом. — Ты же что-то знаешь, не так ли? Только не говори мне, что обо всем знал заранее. Прошу тебя, только не говори этого! — Никто из твоих проклятых дружков никогда в это не поверит. — Ты знал тех, кто совершил это. Знал, что они враги Гэна. Знал, что они планируют свергнуть барона. Джонс запрокинул голову и пронзительно закричал, а потом, так же неожиданно смолкнув, вскочил на ноги, упершись кулаками в стол и сверкая глазами. Рука Тейт потянулась к пистолету. Он или не увидел этого, или не придал значения. На нижней губе застыла капля слюны — ярко блестевшая точка, будто пытавшаяся задержать лавину его слов. — Конечно, знал! Никто не удосужился об этом сказать вслух, но только слепой глупец мог не увидеть приближения всего этого. Твои дружки ненавидят меня. Их надо заставить понять. «Вездесущий», «Единый в Двух Лицах» — все это сплошное богохульство! Отступничество! Тейт вперилась в него взглядом: — Зачем же понадобилось убивать барона? Похищать двух невинных женщин? Ведь Сайла спасла тебе жизнь! Разбушевавшись внезапно, он так же внезапно превратился в само благоразумие. Тыльной стороной ладони Джонс вытер губы. — Их невозможно вернуть на путь истинный, пока они не познают падение, пока не отведают самые горькие плоды греха. Танцующие-под-Луной — всего лишь первый шаг. Чтобы спастись по-настоящему, они должны стать неподдельно порочными, порочными настолько, чтобы уничтожить те силы, которые толкают их на дурной путь. |
