Не обращая на них внимания, Карсидар отпер конюшню, завёл туда Ристо, расседлал, вытер лоснящиеся бока, накрыл тёплой попоной, насыпал в корыто овса, потрепал коня по холке, зевнув сказал:

    -  Что, друг, утомился? Я тоже с ног валюсь. Ничего, вот последний годик покатаешь меня, а потом уж и на покой отправляйся. Добро?

    -  Гррххх, - довольно фыркнул гнедой, не переставая жевать отборный овёс.

    В следующий миг Карсидар ощутил поблизости чьё-то присутствие, а ещё через несколько секунд уловил слабое поскрипывание снега. Поскольку собаки молчат, значит, это кто-то из домашних. Можно было напрячься и определить, кто именно, однако Карсидар уже почти засыпал, и заниматься в таком состоянии копанием в чужих мыслях не стоило. Проще выйти на двор.

    Старая мамка, помогавшая Милке нянчить первенца, была уже в пяти шагах от конюшни.

    -  Господи, Давидушка явился! А мы тебя только к завтрашнему вечеру ожидали, - всплеснула морщинистыми руками старуха. - Счастье-то какое! А то люди болтают про всякое…

    -  Знаю. Вот и пришлось поторопиться, - ответил Карсидар. - А ты чего не спишь?

    -  Да как тут уснуть, когда такие страсти! - пожаловалась старуха. - Как третьего дня привезли этого татарина, так и весь сон отшибло. А тут слышу: собаки всполошились. Выглянула - конюшня открыта. Ясно, тати бы прежде в дом полезли. Что, думаю, такое? А это Давидушка, надёжа наша, на два дня раньше вернулся…

    «Надёжа!» - мысленно передразнил её Карсидар, с грустью вспомнив, как при первом появлении его и Читрадривы в доме Михайла мамка грохнулась в обморок, как пугала его будущую жену россказнями про колдунов, у которых «нос крючком, уши торчком». А теперь пожалуйста: надёжа! Ох, люди, люди…

    -  Милка как? Андрейка? Здоровы? - спросил он, из последних сил пытаясь сдержать зевоту. Мамка охотно ответила, что да, благодаря заступничеству Пресвятой Богородицы всё хорошо, что Андрейка уже резво ползает на четвереньках и по всему видать, скоро попытается вставать на ножки, а там ещё пару месяцев, и начнёт помаленьку ходить…

    Карсидар не сдержавшись, широко зевнул, и пробормотал:

    -  Ладно, ладно, - и побрёл в дом.

    Старуха семенила следом, приговаривая:

    -  Ох, Давидушка, неспокойно на сердце что-то. Чует оно беду, Давидушка, ох, чует! Не зря татары зашевелились и к половцам подкатываются. А главное, за Милку, рыбоньку мою, да за дитятко ваше боязно, ох как боязно! Хорошо хоть ты прискакал быстро.

    И так далее в том же духе.

    Карсидар слушал её вполуха. Потирая кулаками глаза, нетвёрдым шагом поднялся по ступеням на крыльцо, прошёл в сени и пытаясь ступать по скрипучим половицам как можно тише, подкрался к двери Милкиной комнаты. Жена могла заметить его, а это означало, что спать доведётся ещё меньше. Тем не менее, Карсидар не мог отказать себе в удовольствии хоть краем глаза взглянуть на неё и сынишку после длительного отсутствия.

    Дверь была чуть-чуть приоткрыта. Стараясь не дышать, Карсидар приник к щели. Сидя на небольшой кровати у дальней стены, простоволосая Милка кормила младенца грудью и что-то нежно нашёптывала. Карсидар прислушался. Это оказалась одна из многочисленных чрезвычайно поэтических былин про битву русских ратников с лютым ворогом.