Лорен поднял иглопистолет и теперь, вытянув руку, стал тщательно прицеливаться. По-видимому, он представлял себя на тренировке в стрелковом тире.

— В самом деле, очень жаль, — произнес он, и голос его дрожал при этом всего лишь чуть-чуть. — Вам действительно следовало оставаться астронавтом.

Чего он тянул?

— Я даже не в состоянии съежиться от испуге, пока вы не отпустите эти бинты, — огрызнулся я и ткнул красноречиво в его сторону сигаретным окурком. Он выпал из моих пальцев, я резко дернулся своей воображаемой рукой, поймал окурок и…

… воткнул его горящей стороной в свой левый глаз.

В другое время я бы более тщательно обдумал это внезапно пришедшее мне в голову решение. И все же поступил бы именно так, а не иначе. Лорен уже посчитал меня своей собственностью. Мои здоровые почки, живая кожа, многие метры сосудов, здоровые печень, сердце и другие органы были целым состоянием стоимостью в миллион марок ООН. И вот я умышленно уничтожаю свой глаз! Органлеггеры всегда особенно жадно охотятся за глазами: многие нуждаются в новых молодых глазах, да и самим органлеггерам непрерывно требуется замена рисунка сетчатки глаз.

К чему я все-таки не был готов, так это к той страшной боли, которую при этом почувствовал. Где-то я читал, что в глазном яблоке отсутствуют болевые нервные окончания. Значит, эта мучительнейшая боль исходила от обожженных век. Совершенно ужасная!

Но продержаться мне нужно было все мгновение.

Лорен выругался и очертя голову бросился ко мне. В конце концов, он ведь был уверен, что моя воображаемая рука была совсем немощной. Но что я мог сделать с ее помощью? Этого он не знал. И никогда уже не узнает, хотя это и должно было быть для него очевидным. Он подбежал ко мне и смахнул с моего лица сигарету, сделав это с такой силой, словно хотел срубить мою голову с шеи, потухший теперь окурок далеко отскочил рикошетом от стенки комнаты Тяжело дыша, хрипя от злости, потеряв дар речи от слепой ярости, он стоял — в пределах моей досягаемости!

Мой глаз сомкнулся как маленький обезображенный кровавой раной кулачок.

Зато пальцы мои прошли мимо пистолета Лорена, погрузились вглубь его грудной клетки и нащупали сердце И только тогда сжались изо всех сил.

Глаза у него округлились, широко раскрылся рот, стало конвульсивно дергаться дыхательное горло. У него еще было время произвести выстрел из пистолета Однако он вместо этого схватился за грудь ладонью с растопыренными пальцами судорожно хватая ртом воздух, который не принимали в себя легкие. Он решил, что с ним случился сердечный приступ. Затем его выпученные глаза нашли мое лицо.

Мое лицо. Лицо одноглазого хищника, показавшего свой смертельный оскал и непреодолимую решимость убить. Чтобы лишить его жизни, я мог бы вырвать из его груди сердце! Неужели он этого так и не смог уразуметь?

Нет, он все-таки понял это!

И выстрелил, но поздно, игла попала в пол, после чего упал он сам.

Я весь покрылся холодным потом, меня трясло.

Проникнув в тело Лорена, я обнаружил внутри огромное количество хирургических швов. По сути, он весь был в шрамах, я всюду нащупывал их моей рукой. У него оказалось пересаженное сердце, как и почти все остальные внутренние органы. Он выглядел лет на тридцать, но сколько же ему было на самом деле? — Даже при более близком рассмотрении определить его возраст было невозможно. Одни его органы были молодыми, другие — очень старыми. Сколько в этом человеке осталось от первоначального Лорена? Сколько органов было отобрано у других людей?

Он, должно быть, был давно и хронически болен, подумал я. И власти уже просто не в состоянии были удовлетворить его постоянно растущую потребность в трансплантатах.