«Узелок, – говорю, – милостивый государь, я обронила, как он, изверг, встряхнул-то меня».

«Вот, – говорит, – вам ваш узелок», – и подает.

«Ступай, подлец, – крикнул на извозчика, – да смотрри! А вы, – говорит, – сударыня, ежели он опять вас вывалит, так вы его без всяких околичностей в морду».

«Где, – отвечаю, – нам, женчинам, с ними, с мереньями, справиться».

Поехали.

Только, знаешь, на Гагаринскую взъехали – гляжу, мой извозчик чего-то пересмеивается.

«Чего, мол, умный молодец, еще зубы скалишь?»

«Да так, – говорит, – намеднясь я тут дешево жида вез, да как вспомню это, и не удержусь».

«Чего ж, – говорю, – смеяться?»

«Да как же, – говорит, – не смеяться, когда он мордою-то прямо в лужу, да как вскочит, да кричит юх, а сам все вертится».

«Чего же, – спрашиваю, – это он так юхал?»

«А уж так, – говорит, – видно, это у них по религии».

Ну, тут и я начала смеяться.

Как вздумаю этого жида, так и не могу воздержаться, как он бегает да кричит это юх, юх.

«Пустая же самая, – говорю, – после этого их и религия».

Приехали мы к дому к нашему, встаю я и говорю: «Хоша бы стоило тебя, – говорю, – изверга, наказать и хоть пятачок с тебя вычесть, ну, только греха одного боясь: на тебе твой пятиалтынный».

«Помилуйте, – говорит, – сударыня, я тут ничем непричинен: этой ближней дорогой никак без вывала невозможно; а вам, – говорит, – матушка, ничего: с того растете».

«Ах, бездельник ты, – говорю, – бездельник! Жаль, – говорю, – что давешний барин мало тебе в шею-то наклал».

А он отвечает: «Смотри, – говорит, – ваше степенство, не оброни того, чту он тебе-то наклал», – да с этим нно! на лошаденку и поехал.

Пришла я домой, поставила самоварчик и к узелку: думаю, не подмок ли товар; а в узелке-то, как глянула, так и обмерла. Обмерла, я тебе говорю, совсем обмерла. Хочу взвесть голос, и никак не взведу; хочу идти, и ножки мои гнутся.

– Да что ж там такое было, Домна Платоновна?

– Что – стыдно сказать что: гадости одни были.

– Какие гадости?

– Ну известно, какие бывают гадости: шароварки скинутые – вот что было.

– Да как же, – говорю, – это так вышло?

– А вот и рассуждай ты теперь, как вышло. Меня попервоначалу это-то больше и испугало, что как он на Неве скинуть мог их да в узелок завязать. Вижу и себе не верю. Прибежала я в квартал, кричу: батюшки, не мой узел.

«Знаем, – говорят, – что немой; рассказывай толком».

Рассказала.

Повели меня в сыскную полицию. Там опять рассказала. Сыскной рассмеялся.

«Это, верно, – говорит, – он, подлец, из бани шел».