До Маймина дошло, что девушка несколько минут как закончила петь и стоит молча, закрыв глаза. В ней продолжала жить музыка. Музыка, которой не было. На просмотре, если абитуриент пел, ему не аккомпанировали. Это непреложное правило Училища. Актеру должно быть трудно. Пианино в зале стояло, но не для поступающих.

Бугров, казалось, удивляясь собственным словам, сдавленно произнес:

— Да, пожалуйста, вы можете спеть романс?

— Что? — встрепенулась девушка.

Раздался голос Маймина:

— Романс можете спеть?

Все повернулись в его сторону. Впервые за годы участия в приемной комиссии Маймин обратился к абитуриенту.

Маймин раздраженно подтвердил:

— Да, я хочу услышать романс.

Девушка посмотрела на него. Именно на него, и сказала:

— Хорошо, Роман Кириллович, только почему вы на меня злитесь?

Маймин растерялся — откуда она знает его отчество? Имена известных артистов знают все, а отчества… Маймин почувствовал, что теряет над собой контроль, — он перестал понимать, что происходит. Маймин волновался, как перед выходом в дипломном спектакле.

— Извините, это не к вам относится! — выдавил он из себя и закашлялся.

Девушка запела „Нищенку“. Конечно, это могло оказаться случайностью. Конечно, никакого расчета не было. Но для преподавателей Училища это как копытом по слезной железе. Романс о судьбе актрисы, в зените славы потерявшей голос и ослепшей, в стенах Училища звучал зловеще. Студентам его петь не разрешали. В доме повешенного о веревке…

После первых слов Беленький, преподаватель музыки, резко встал, шепнул Бугрову „Извините“, — и сел к пианино. Никто даже не удивился порыву, нарушавшему табу.

Она пела.

Преподаватель сценречи Марина Шурина заплакала первая. Это было не странно, все-таки 85 лет. Но вслед за ней…

Маймин резко встал и вышел из аудитории. Так делать не полагалось. Подобного рода бестактность — помешать исполнителю — исключалась. Но Маймину было все равно. Он не мог находиться в аудитории.

Маймин шел по коридору и вспоминал девочек, что вмиг стали известными актрисами и вскорости сошли со сцены или исчезли с экранов. Откуда у этой девочки-подростка такое понимание их эмоций, как она сумела так передать настроение? Откуда вообще ей было знать, что такое горе?! Слава и забвение? Успех и унижение?

Девушка пела о том, чего Маймин так боялся последние лет двадцать — поворота жизни на 180 градусов.

Если она пела ему о любви, то она и предсказывала ему будущее?!

Маймин подумал, что сходит с ума.

Вышел на улицу, отошел в сторону от дверей Училища. Там толпились самые упрямые неудачники второго тура, рассчитывавшие на чудо, на то, что их позовут, передумают, и ожидавшие просмотра везунчики, вместе со своими родителями, бабушками и дедушками. Даже иногородние часто приезжали поступать целыми семьями. В другие вузы так не поступали.

Маймин закурил. К нему подошел Коля Смирнов. Когда-то его студент, сегодня актер театра и преподаватель кафедры мастерства актера.

— Роман Кириллович! Вы в порядке?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, чувствуете себя хорошо? Вы так неожиданно вышли, я подумал, вам плохо, вот пошел за вами.

— Нет, Коля, все нормально. В смысле со здоровьем. Ты мне скажи, ты понимаешь, что ее ждет?!

Николай знал теорию Маймина. Знал, что переубедить его невозможно.