— Что, потребовалось тайное голосование? — продолжал шутить Маймин.

— Роман Кириллович, тут такой казус вышел. Впервые за всю историю Училища. По одному абитуриенту голоса разделились пополам, так что от вашего решения зависит все.

Коля Смирнов встал и вышел из аудитории. Маймин уже понял — что-то не так.

Понял — что-то происходит, но по инерции спросил:

— Это о каком абитуриенте идет речь? Я и видел-то сегодня всего троих или четверых.

— Вот-вот, — радостно закивал Бугров, — как раз по одному из них. По Щелоковой. Ну, девушке, которую вы до конца не дослушали. Ровно 8:8. Вам решать.

За спиной Маймина хлопнула дверь. Он невольно обернулся. В аудиторию вошел Коля и та абитуриентка. Коля отпустил ее руку и прошел на свое место за столом.

Девушка стояла в дверях. Что ей подсказало, ради кого ее привели? Она смотрела на Маймина. Их глаза опять встретились.

Маймин не мог подобрать слов, которые бы передали выражение ее глаз. Подумал, что, наверное, так подсудимый смотрит на судью, произнося последнее слово. Но он не судья. Он не хочет брать на себя ответственность за ее судьбу.

Прошло семь лет. Самая популярная актриса российского кино, снявшаяся в двух фильмах Голливуда, обладательница Оскара за лучшую женскую роль второго плана, мегазвезда российской эстрады Екатерина Щелокова начала свой первый сольный концерт в Кремле с песни „Маэстро“. Пугачева не сразу дала разрешение на это. Но, услышав всю историю, — разрешила. Исполнение песни посвящалось Роману Кирилловичу Маймину, человеку, открывшему Екатерине Щелоковой дверь на сцену.

Последняя любовь

Казалось, он мог быть доволен собой. Когда тебе под пятьдесят, а ты не можешь вспомнить в своей жизни ни одного подлога, ни одного постыдного поступка — либо ты сошел с ума, либо действительно неплохо прожил бурную часть жизни. Но у него был такой характер — всегда что-то беспокоило, в чем-то сомневался, ждал чего-то неприятного.

А между тем Андрей был богат. В той мере, в какой хотел этого, и в тех пределах, которые обеспечивали выполнение всех его разумных желаний, но не заставляли ежедневно думать об охране капитала, борьбе с конкурентами и серьезных неприятностях с властью.

Миша, решивший, что идти по стопам отца ни к чему, и потому ставший программистом, уехал в Германию. Устроился прекрасно, женился на немке, домой звонил раз в неделю. Приезжал пару раз в год, и то — по делам. Словом, отрезанный ломоть.

Дочь, Дашка, удачно вышла замуж. Родилась внучка.

Жаль только, что Алена не стала бабушкой, не дожила. Сгорела от рака легких за четыре месяца.

Он очень любил ее. Поженились, когда обоим было по двадцать. Вместе прошли все трудности — маленькие дети, безквартирье, нищета, окончание института, работа по распределению в Калужской области, обратный переезд в Москву Всего не перечесть. И зачем? У большинства московских семей — почти то же. А разница сводилась к тому, что редкие жены, и Алена из их числа, всячески поддерживали мужей, не торопили, довольствовались тем, что есть, не завидовали вырвавшимся вперед и, соответственно, не пилили.

Андрей понимал, что после Алены никто и никогда не сможет стать его женой, Женой — в смысле и другом, и любимой женщиной. Жена-хозяйка — возможно, но жена-жена — никогда. Андрей понимал, что много женщин не прочь оказаться рядом с ним. Надежно, комфортно, престижно. В конце концов — сытно. Но он хотел, чтобы его любили, а не использовали. Пусть даже платя за это вниманием, заботой, телом. Никто его не будет любить так бескорыстно, как Алена. Им будут только пользоваться. Значит, и он имеет право пользоваться.