Верховный друид сумел сделать еще шаг. Боль, пусть самую малость, но поубавилась.

Преодолевая муки, Малфурион услышал чей-то гневный голос. Боль была столь сильна, что, будь это даже кто-то знакомый, верховный друид не сумел бы его узнать. Ясно было одно: говорящий где-то здесь, совсем рядом.

Затем, всего лишь на краткий миг, голос зазвучал ясно, отчетливо… и еще ближе прежнего:

– Отчего ж ты никак не умрешь?

Что-то ударило Малфуриона по голове.

22

Ритуал

Генн наблюдал за подданными, продолжавшими готовиться к отбытию. С нелегким сердцем принял он это решение, но оставаться в окрестностях Дарнаса больше было ни к чему. Остаться означало бы лишь усугубить позор отвергнутых – по крайней мере, на его взгляд – Альянсом воргенов.

Исчезновение Вариана после охоты нанесло гилнеасскому королю нешуточный удар. Вначале меж ними возникла вполне очевидная симпатия, но затем нежданная грубость штормградского монарха начисто уничтожила последние надежды Генна на возвращение в Альянс. Ну, а если надежд на это не осталось, то и выбор был предельно ясен.

Эдрик тоже куда-то исчез, но прочие адъютанты управлялись с делами без затруднений. Еще день-другой – и на месте лагеря не останется ни следа бывших его обитателей.

Внезапно шерсть на загривке Генна поднялась дыбом. Кто-то появился за спиной.

Подобно многим из воргенов, Генн чаще всего оставался в волкоподобном обличье. Так он чувствовал себя крепче, моложе. Стоит королю обернуться человеком – и все старческие хвори тут же напомнят о себе.

Однако сейчас облик воргена также значил, что тот, кто стоял за спиной, не сумел бы подкрасться к Генну незамеченным. Со всей быстротою и грацией воргенского обличья он развернулся, готовясь встретить возможную опасность клыком и когтем.

Но вместо того, чтоб броситься в бой, Генн замер в полной растерянности.

– Вариан Ринн?

Что ж, изумление своего визави Вариан вполне понимал. Повелитель Штормграда и сам чувствовал себя круглым дураком – или, по крайней мере, человеком, абсолютно не разбирающемся в самом себе.

С одной стороны, недавняя охота завершилась тем самым, чего наверняка и желал Малфурион, но одновременно продемонстрировала Вариану полную несостоятельность многих его убеждений и предрассудков. Ошеломленный, Вариан избрал единственный казавшийся доступным выход: отступил перед лицом оказанной ему воргеном чести – чести, которой, по собственным ощущениям, вовсе не заслуживал – и ускользнул в глубину леса, сам не зная, куда.

Уход Андуина лишил его всякой охоты возвращаться в Дарнас. Покои, отведенные Вариану, пусть и построенные со всей присущей ночным эльфам любовью к природе, оставались частью города, частью его королевской, не человеческой жизни. Лесная свежесть, обилие жизни, свободы, позволило ненадолго забыть о печали, но не успокоило смятенного ума в той мере, в какой хотелось бы. Вместо этого Вариан с великим запозданием обнаружил, что тишина и покой вокруг лишь ярче прежнего проявляют, подчеркивают все его заблуждения и предрассудки.

Он совершенно потерял счет времени. Наступившая ночь сменилась днем, а ему и дела до того не было. Однако наставший день принес с собой понимание: нет, Вариан не может попросту бросить все ради лесной непорочности. Любовь к сыну, забота о подданных и надежды на искупление натолкнули короля Штормграда на мысль. На мысль, порожденную осознанием, что на свете есть те, кто изо всех сил – возможно, ему подобной борьбы и не снилось – старался одолеть темную сторону собственного естества.

Воргены.

Вот потому-то, вернувшись в свои покои, дабы унять нараставшую тревогу свиты, и обнаружив, что Малфурион уже заверил их: правитель, дескать, просто «слегка прихворнул», – он снова отправился на поиски Генна Седогрива.