И она отдавала Богу душу.

Увидев вошедшую, умирающая раскрыла объятия, и Мари с порога бросилась к ней.

Время шло, а они все не разжимали крепко сплетенных рук; Мари обливала слезами лицо сестры, а Берта лишь тяжело вздыхала, ибо в ее глубоко запавших от бесконечных постов, молитв и тягот монастырской жизни глазах застыла живая скорбь, давно исчерпавшая весь запас ее слез.

Сидевшая на стуле за чтением молитвенника монахиня не столько была занята молитвами, сколько присматривалась и прислушивалась к тому, что происходило в келье.

По-видимому, ей показалось, что, вопреки правилам монастыря, сестры слишком уж долго обнимаются, и монахиня легонько кашлянула, чтобы призвать сестер к порядку.

Матушка святая Марта мягко отстранила от себя Мари, но не отпустила ее руку из своей ладони.

— Сестра! Сестра! — прошептала Мари. — Разве мы могли себе когда-нибудь представить такую встречу?

— На все воля Божья, и надо смириться, — ответила кармелитка.

— Его воля бывает порой слишком суровой, — вздохнула Мари.

— Сестра моя, что вы такое говорите! Напротив, Бог ко мне был и так слишком снисходителен и милостив. Вместо того чтобы заставить меня еще долгие годы страдать на земле, он оказывает милость, призывая меня к себе.

— Там вы встретитесь с нашим отцом! — сказала Мари.

— А кого я оставлю здесь, на этом свете?

— Нашего доброго друга Жана Уллье, он жив и по-прежнему вас любит.

— Благодарю… А еще?

— Моего мужа… и двоих детей, мальчика зовут Пьер, а девочку Берта, и я научила их молиться за вас.

На щеках умирающей появился легкий румянец.

— Дорогие мои крошки! — прошептала она. — Если Бог оставит для меня местечко рядом с ним, я буду молиться за них на Небесах.

Тишину нарушили удары колокола, затем послышался звон колокольчика и наконец в коридоре раздались шаги, приближавшиеся к келье.

Это священник шел причащать умирающую.

Мари упала на колени в изголовье кровати Берты.

Вошел священник, держа в левой руке священную дароносицу, а в правой — облатку.

В этот миг, почувствовав, что Берта тянется к ее руке, молодая женщина подумала, что сестра хочет на прощание пожать ей руку.

Но она ошиблась.

Берта передала ей какой-то предмет, который походил на медальон.

Мари хотела взглянуть на него.

— Нет, нет, — сказала Берта, — когда я умру.

Мари кивнула, соглашаясь выполнить ее волю, и уронила голову на скрещенные руки.

Келью заполнили монахини. Они молились, стоя на коленях. И по всей длине коридора, на всем пространстве, которое окидывал взор, стояли на коленях и молились монахини в темных одеждах.

Умирающая, казалось, собралась с последними силами, чтобы предстать перед Создателем, и, слегка приподнявшись, прошептала:

— Господь! Вот и я!

Священник положил ей на губы облатку; умирающая откинулась на подушку, закрыв глаза и сложив руки.

Если бы ее губы не шевелились, то ее можно было принять за покойницу: настолько бледным было ее лицо и едва теплилось ее дыхание.

Священник завершил обряд соборования умирающей, и она уже больше не открывала глаз.

Затем он вышел, и вслед за ним потянулись его помощницы.

Привратница подошла к Мари, по-прежнему стоявшей на коленях, и слегка притронулась рукой к ее плечу.

— Сестра моя, — сказала она, — правила нашего ордена запрещают вам оставаться долее в этой келье.

— Берта! Берта! — произнесла сквозь рыдания Мари. — Ты слышишь, что мне говорят? Боже мой! Двадцать лет мы жили, ни на день не расставаясь, одиннадцать лет провели в разлуке, и теперь не можем побыть вместе хотя бы два часа перед тем, как расстаться навеки!

— Сестра моя, вы можете оставаться в монастыре до тех пор, пока я не умру, и я буду счастлива уйти из земной жизни, зная, что вы рядом со мной и молитесь за меня.