|
— Скажу ещё… В другой раз явилась комсомолка, предложила целину поднимать. И уже повзрослела, в самом соку, манкая, глаза задорные, прижмёшь в углу, и задышала… Тут срок Манорамы подходит. Решил, исполню завет отцовский, поеду, но не догоню. Зато утешу сердце родительское. Потом махну в степи вольные. Ну и поехал за охочей кобылицей… А родитель не разгадал умысла, позволил самому жеребца подседлать. Ну я и выбрал самого ленивого, губа отвисла, спина прогнулась. И тут как понёс меня! Порол по
ушам, плеть измочалил, губы удилами до ушей порвал. Не удержал… Как увидел наречённую, вмиг и про комсомолку забыл. Вот где моя целина непаханая!.. Шесть лет жеребца докармливал, когда постарел. Не он бы, не видать мне Варвары. Всю жизнь бы локти кусал… — Зря я не ушёл с Сычом, — вдруг пожалел Вячеслав. — Воевал бы с кем–нибудь, со зверями дрался. Интереснее… — Ещё повоюешь, — встряхнулся боярин. — Война для аракса — дело святое, на то и держим Засадный полк. И это его возвращение в реальность встряхнуло Ражного. — Держите? — показал он клыки. — Меня законопатили в Сирое, урочище позорили тем временем. Ладно, за дело, — нет, вопрос другой. Что, нельзя было охрану поставить? Чтоб никто сунуться не посмел? Где старики– стражники? Иноки ваши где? На пенсии? — За вотчину душа болит? — легкомысленно спросил Пересвет. — А ты теперь о ней не думай. Нет её больше. И возродится не скоро, лет через сорок… — Когда уже засадников не станет… — Сыча наслушался? — Все араксы об этом говорят. Конец приходит воинству, выродилось. Оплечье с рубахой можешь в музей сдать. — Погожу ещё, пригодится… — На последний парад выйти? — А хочешь, тебе отдам? — внезапно предложил боярин. — Обряжу и всему воинству объявлю. Это уже прозвучало серьёзно, озабоченно, и вдруг тайная надежда кольнула в солнечное сплетение: неужто за этим явился? И калик говорил, поруку принёс… — Даром отдаёшь? — умыльнулся Ражный. — Благодарствую! Себе оставь, на память. — А если не даром? — Тогда собирай Пир Боярский, — он постарался не выдавать чувств. — Приду в твоё урочище. — Не терпится мне бока намять?.. Вот и месть в себе не изжил! — Пересвет встал, поправил алам и глянул в зеркало, висящее в простенке. — Во второй раз надеваю. Первый — когда с отцом твоим на ристалище сходились… Да и с тобой не прочь потягаться. Но ты ведь холостой ещё, как отрок! Разве что в потешном поединке схватиться… — Довершить Пир Радости — одной ночи довольно. — С кем? С кукушкой? — С Дарьей из ловчего рода Матеры. Пересвет помедлил, словно примеряясь к имени, произнёс: — С Дарьей? Из ловчего рода… Ну что, слово аракса. Дай хоть взглянуть на неё. Кого ты своевольно избрал и невестой нарёк. — Ладно, дядька Воропай, на смотрины имеешь право. — Ражный направился было к двери, однако голос боярина его остановил: — Погоди, а что у тебя подпол открыт? Чуть не свалился… Вячеслав вспомнил о похищенных из тайника свадебных причиндалах и замер. — Любопытно, как ты станешь пировать, если твой дом разграбили? — без интереса спросил он. — Должно, все тайники вскрыли, наряды растащили… И тем самым подтвердил догадку: боярину известно всё, что происходило на базе, пока он был в Сиром, в том числе и о чаше. Даже мысль промелькнула: уж не причастен ли он к разорению вотчины, прямо или косвенно? Чтоб лишить его судьбы вотчинника? Иначе с какой стати лукавит, скрывая злорадство за равнодушием? Ражный вернулся, аккуратно опустил крышку люка. |
