Алексий отшатнулся и перекрестился коротко.

— Тебе–то откуда ведомо? Сие покуда в тайне…

— Догадался, — обронил тот.

— Киприана! — Борода митрополита вспушилась от возмущения. — При мне живом на кафедру возвёл! Ныне Русью болгарин править станет! Сколько же заплатил патриарх Болгарский, Ефимий, дабы к нам посадить Киприана? И сколько сам Киприан?!

— Должно быть, много заплатил, — смиренно предположил игумен. — Сколько ныне дают за митрополичий сан?

Алексия затрясло.

— Одни говорят, три, другие — пять тысяч серебром!

— Добро патриарх взимает мзду. Да ты уймись, брат, я не стригольник.

— Токмо что не стригольник! А во всём ином — еретик!

Настоятель помедлил, дожидаясь, когда Алексий усмирит гнев праведный, пообещал серьёзно:

— Велю послухам келейку тебе срубить. Оставайся.

— В отшельники я не собираюсь! — почти мгновенно заявил митрополит, пристукнув посохом. — И Киприана ни в Киев, ни в Литву не пущу. А Москвы ему и вовсе не видать!

Теперь и Сергий ссутулился от бремени дум. С одной стороны властвовала Орда, ханы и ханши, помыкая волей и нравами русскими. С другой

— Вселенский патриарх Константинопольский, Филофей, без благого слова коего даже епископы не ставились. А вкупе с греками и болгары норовили править русской церковью.

И это тягло было ничуть не легче татарского. Рвали Русь с запада и востока, баловали ею, как собаки тряпицей…

— Что посоветуешь мне, игумен? — уняв неистовство, спросил Алексий.

— Говорят, у тебя мудрый старец завёлся? Может, его совета испросить?

— И без старца скажу, — отрезал Сергий. — Отдай бразды великому князю. Богу — богово, а кесарю — кесарево. Тебе надобно светлый храм воздвигать с алтарями, а не кремль белокаменный с грановитыми палатами.

Митрополит на прямоту обиделся.

— Поучи меня, игумен!

— Ты ведь совета спрашивал? Утешения ищешь?

— Больно молод и горяч князь, — молвил митрополит фразу, давно прирощенную к устам своим. — Пускай оперится вначале. От него и ныне неразумное своевольство идёт. Почто розмирился с Мамаем из–за Рязани? Лучше уж худой мир, нежели война добрая…

Настоятель лишь хмыкнул многозначительно, однако сказал определённо:

— Да ведь не молодости ты опасаешься, святейший. Приучился властвовать заместо князей. И выше их стоять. Вот и боишься свою волю утратить.

Алексий принял укор с достоинством, верно, слышал подобные речи давно, не только из уст Сергия. И ответ у него был припасён.

— Опасаюсь, князь Дмитрий ещё больше смуты посеет. Он ведь что замыслил? Митяя своей волей в митрополиты поставить! Без патриаршего слова. А Митяй того и ждёт, чтоб князь в полную силу вошёл. Спит и зрит себя владыкой!.. Я же ещё живой, чтоб на моё место сразу двух возвести!

Замысел княжеский настоятелю был известен, не раз с ним обсуждали, как вывести Русь из–под константинопольского владычества. И свою патриархию утвердить, дабы обрести волю духовную — действо крамольное, раскольничье, да ведь всё одно наступит час, когда и супротив этой силы придётся восстать. Тогда станет возможно собрать все земли в единый кулак и, учинив открытую битву с Ордой, сбросить власть её ханов. А митрополит Алексий хоть и соглашался с Троицким игуменом, однако противился подобным замыслам, полагая тихой сапой, исподволь, перетереть, перемолоть татарскую неволю, как река перетирает камни в песок. Потом и власть Константинополя низвести, утвердив своё патриаршество.

—Ну, тогда поступай, как знаешь, — Сергий встал. — Нечего мне более присоветовать. И утешить нечем. Митрополит к нему рукой потянулся.