Эх, лучше бы он осрамился! Глядишь, остался бы в живых…

Паша перевел автомат в положение «на груди», передернул затвор, досылая патрон. Как там по уставу?

– Стой! Кто идет? – Младший сержант изо всех сил старался, чтобы его окрик прозвучал грозно и непреклонно. Получилось плохо. Дрожал у Паши голос. – Стой! Стрелять буду!

Может быть, и выстрелил бы.

Но не успел. Выстрелили в него.

Говорят, что человек не может услышать выстрела, несущего ему смерть, и свист «своей» пули – просто не успевает. Правильно говорят. Но в Павла стреляли не пулей, и он услышал.

Сначала в темноте словно бы тренькнула гитарная струна, негромкий такой, нежный звук. Вслед за треньканьем раздалось тоже негромкое, свистящее шипение. И тут же грудь Павла пронзила страшная обжигающая боль. Он сдавленно ахнул, рефлекторно опустил взгляд и увидел небольшой, в несколько сантиметров, железный штырь, почему-то торчащий в его теле. Удивиться этому странному факту младший сержант Перепелкин уже не успел. Ноги его подломились в коленях, изо рта плеснуло кровью, как обычно бывает, когда насквозь пробита аорта. Павел нелепо взмахнул руками и, уже мертвый, упал навзничь, лицом вперед, прямо на штырь, словно выросший из его груди. Раздался мерзкий треск сломанного ребра, и теперь уже из спины убитого Паши Перепелкина высунулись четыре сантиметра заостренной на конце стальной палочки.

До смены караула на посту номер десять оставалось около двадцати пяти минут. Более чем достаточно, для того чтобы перерезать проволоку заграждения, переступить через труп караульного и вскрыть замки бетонного ангара. А затем раствориться в темноте летней ночи.

С того хмурого мартовского утра, когда похмельный Алексей Борисович Давиденко разговаривал по телефону на некоторую, весьма неприятную тему, прошло четыре месяца…

Глава 1

Полковник милиции Лев Иванович Гуров, старший оперуполномоченный Главного управления уголовного розыска МВД РФ, неторопливым шагом шел по Никитскому бульвару. Стояла та прекрасная пора ранней московской осени, которую Лев Гуров любил больше всех других времен года.

Небо уже налилось глубокой сентябрьской голубизной, которую оттеняли пушистые, словно котята, белые облака, медленно плывущие в прозрачном просторе; уставшее за лето солнце уже не жгло, а ласкало своими лучами город. Осень еще не успела полностью вступить в свои права, листва кленов, лип и каштанов оставалась зеленой, но среди нее уже загорелись ярко-красные рябиновые кисти. Еще две-три недели, и половодье желтых, алых, багряных красок захлестнет подмосковные леса, затопит улицы и парки столицы. Вспыхнет на клумбах многоцветная радуга георгинов, астр и хризантем, и столица станет нарядной, как ни в какой другой сезон. Гуров по делам службы в каких только городах России и бывших братских республик не побывал, но нигде не видел такого изумительного бабьего лета, как в Москве.

Свою машину, аккуратный серый «Пежо», Лев Иванович оставил на стоянке под окнами, с метро тоже решил не связываться – стоит ли лезть в подземную толкучку из-за двух остановок? Одни лица чего стоят: присмотришься к соседям по вагончику, и на весь день настроение испортится.

Гуров предпочел пройтись пешком, он верил в целебную силу движения, кроме того, на ходу Льву легче думалось.

Ранним утром, еще до рассвета, плеснуло коротким, по-летнему теплым ливнем, дышалось свободно и легко, хоть чувствовался уже в московском воздухе неистребимый привкус бензиновой гари и выхлопных газов. Солнечные лучи отражались в зеркальцах еще не просохших луж, зайчиками бликовали на стенах домов.

Рассеянный взгляд Гурова привычно фиксировал приметы столичного пейзажа.