– Здравствуй, Лев! – Крячко на секунду оторвался от телефонной трубки, а затем продолжил вразумлять кого-то на том конце провода, добавляя в интонацию лошадиные дозы иронии. – То, что вы прислали мне по факсу, господин военюрист второго ранга, документом, в строгом смысле, не является. Чем является, спрашиваете? Филькиной грамотой. Ох, и протокольчик же!.. Точно вопросы задавал законченный кретин, а отвечали на них абсолютные дураки. Причем все были пьяны до бесчувствия. Ваш дознаватель даже не удосужился узнать у начальника караула точное время обнаружения трупа, что попросту ни в какие ворота не лезет! Что значит «около четырех часов утра»? Ваши подчиненные где работают, в военной прокуратуре или в детском саду?

«Ага, вот он с кем разговаривает, – подумал Гуров, с легкой улыбкой глядя, как разошедшийся Станислав жестикулирует дымящейся сигаретой. – Этого следовало ожидать. У меня изначально не было особых надежд на помощь военной прокуратуры. Это они теперь начнут надеяться на нас. Но то, что мы задействовали вчера картотеку ОД, это мы молодцы. Надо же, всего два месяца тому назад и совсем рядом, в ближнем Подмосковье».

Картотекой ОД Гуров называл информационно-аналитическую базу данных «образа действия», в США и европейских странах подобная картотека называется системой МО, от латинского «modus operandi». Дело, которым они со Станиславом занимались со вчерашнего дня – убийство директора частного специнтерната «Палестра» Алексея Борисовича Давиденко, – было, как и всегда, нестандартным. Слишком нетрадиционным способом отправили в мир иной восходящую звезду российской коррекционной педагогики. Так что мысль о проверке – а не угробили еще кого-нибудь сходным образом? – напрашивалась. Вот для этого и служит картотека ОД.

Оказалось, что да, угробили. Солдатика-срочника, проходившего службу в дислоцированном под Москвой батальоне химической защиты. Вчера же за подписью начальника ГУ МВД генерал-лейтенанта Орлова был послан служебный запрос в военную прокуратуру, которая вела следствие по делу об убийстве караульного, младшего сержанта Павла Андреевича Перепелкина, и ограблении склада, который тот охранял.

– А как понимать словосочетание «заостренный металлический предмет цилиндрической формы»? – все сильнее расходился Крячко. – Это по-каковски сказано? Во всяком случае, не по-русски. Могли бы хотя бы размеры «предмета» в протоколе указать, может, он с телеграфный столб величиной, а может, с английскую булавку, пойди догадайся! Где он, кстати? Не кто, а что – предмет пресловутый. Это хорошо, что он у вас сохранился как вещдок, с вашими порядками могли бы и выбросить. Я сегодня же заеду к вам и заберу его, нужно сравнить… Вы распорядитесь там.

Крячко раздраженно бросил трубку на рычаг, повернулся к Гурову:

– Висяк там законченный и безнадежный. Два месяца они колупались, а результаты нулевые. Чего и следовало ожидать. Но я думал, что в армии больше порядка, по крайней мере, в Московском ОВО. Ничего подобного!

– Что именно пропало со склада, который караулил бедолага-сержант? – поинтересовался Гуров, усаживаясь за свой рабочий стол.

– Я именно об этом, – со злостью сказал Станислав. – Плановую инвентаризацию имущества, которое там хранилось, проводили за полгода до убийства караульного и взлома. Акт прислали сегодня по факсу. Но не хватает подписей половины членов инвентаризационной комиссии. Прапорщик, отвечающий за этот склад, тоже подписаться не удосужился, хорошо, хоть командир батальона свою закорючку поставил. Это не документ, а насмешка над здравым смыслом. Так что никакой веры этой бумажке у меня нет.

«У меня тоже, – мысленно согласился с другом Гуров.