Тира фон Рауба нужно было убить.

Необходимо было убить.

Эрик не собирался убивать его до тех пор, пока мог контролировать.

– Степан, мне нужна твоя помощь.

– И ты здравствуй, Ильрис. А я‑то голову ломал, к чему бы мне снег в Салбыкте приснился.

– Что смешного?

– Да ничего. Просто не верю, что ты просишь о помощи. Еще раз, Ильрис, кому нужно помочь? Только честно.

– Тиру фон Раубу.

– Ты просишь за Черного?

– Я бы сказал, Степан, что я хочу, чтобы ты помог Черному. Это более верная формулировка.

– Ты проявляешь к нему слишком много внимания.

– С чего ты взял?

– Ильрис… Я и не припомню, когда ты добровольно брался за гадание, думаю, если такое и случалось, то еще до моего рождения. Но в прошлом месяце ты нашел убежище Катрин Зельц. Думаешь, я поверю в то, что это произошло случайно?

– Все верят.

– Или все достаточно вежливы, чтобы делать вид, что верят. Что тебе до Черного, Ильрис? Ты ненавидишь грязь, так почему взялся опекать его?

– Он одержим своим еще не родившимся сыном. Это кровь, Степан. Древняя кровь. Ребенок – собственность отца, и женщина, носящая ребенка, – собственность своего мужчины, но для большинства живущих в этом мире действуют другие правила, и в том мире, откуда явился Черный, – тоже. Так откуда эта одержимость? Я уверен – это инстинкт. Он инстинктивно следует законам, о которых ни здесь, ни там даже никогда не слышали.

– Ты думаешь, Черный сродни шефанго?

– Все может быть. Если это так, я обязан ему помочь. Если это не так, в этом нужно сначала увериться, а до тех пор я буду ему помогать. И ты тоже… Если, конечно, согласишься.

– Знаешь, Ильрис, когда ты научишься вспоминать о вежливости сразу, а не после того, как в приказном порядке изложишь просьбу, этот мир погибнет. Снег в Салбыкте уж точно пойдет. Считай это пророчеством.

– Да, кстати, я, кажется, забыл поздороваться. Добрый день, Степан. Ну что, мы договорились?

ГЛАВА 4

На твоем гербе – Роза Ветров,

На моем – Переломленный меч.

Но оба мы знаем цену слов

И горечь непрожитых встреч.

Дэн Назгул

В предпоследний день месяца граткхар, в полдень, когда вся Старая Гвардия была в небе и только Эрик отсутствовал, занимаясь какими‑то государственными делами, Блудница вдруг слепо и бессмысленно заметалась из стороны в сторону.

«Взять!» – скомандовал Риттер, выполнявший в тот день обязанности помощника легата.

Взяли. Навалились с четырех сторон, прижали, заставили сесть.

Риттер чуть не за шиворот вытащил Суслика из машины и встряхнул, заорав ему в лицо:

– Что, мать твою, происходит?!

– Он родился, – тихо и бешено ответил тот. Нечеловеческие, вертикальные зрачки полыхнули алым в черной радужке. – Мой сын родился. Я не знаю, где он.

Риттер растерянно отпустил командира. Суслик казался невменяемым и, честно говоря, опасным. Что делать с ним, Риттер не знал. Зато Падре знал. Отодвинул Риттера, взял легата за плечи и произнес, наклонившись к его лицу, не обращая внимания на злобно сверкнувшие глаза:

– Раз он родился, значит, он жив. Еще вчера ты и в этом не был уверен, правда?

Суслик раздул ноздри, оскалился, как будто хотел укусить. Но опустил глаза. И вздохнул:

– Правда.

…Он чуть не свихнулся, когда почувствовал, как где‑то далеко пробивается к свету, к жизни его сын. Заметался, пытаясь уловить направление, пытаясь хотя бы примерно определить, откуда, какими путями пришло это чувство: ярость, и боль, и бешеная жажда жизни.