— Запросто, — согласно кивнул я. — Какие у тебя по этому поводу будут предложения?

— Какие, на хрен, предложения? — удивился Ян. Вот так всегда: языком трепать — все мастера, и каждый норовит обругать окружающее. А как дело доходит до программы действий, оказывается, что ее-то и нету. Больше того — девяносто процентов о таком понятии вообще в первый раз в жизни слышит.

— Но ведь делать что-то надо, я прав? — поинтересовался я.

— Ну… Наверное, — протянул Ян. — Я в этой области не силен. Обычно ты общественность на уши ставил из-за своей активности, тебе и карты в руки.

Я крякнул и покраснел от незаслуженной похвалы. Оно, конечно, бывало всякое, в том числе и такое, о чем Ян толкует. Только в тех заварушках, хипешах и разборках разных масштабов Литовец был ничуть не менее активен, чем я.

— Ты, Ян, не дело говоришь, а чушь порешь, — сказал я наконец. — Если пожелаешь, могу даже объяснить, почему.

— Ну, объясни, — кивнул он. — Пожелаю.

— Пожалуйста, — я тоже кивнул. — Чушь — потому что это дело больше ваше — твое, Генахи, других — чем мое. Я через полторы недели уже не буду занимать место в вашем плотном дружеском строю. Тебе Макарец не сообщал? Меня увольняют.

— Ну и что? — озадаченно проговорил Ян. — За полторы недели всякое может случиться. Где гарантия, что и ты под их пресс не попадешь? Всякое может быть.

— Может, — не стал возражать я. — Только из этого правила есть целая куча исключений, которые это правило подтверждают. К примеру, я не буду болтаться по городу на машине эту неделю. Просто поставлю ее под своими окнами, а сам буду лежать вот на этой шконке и плевать в потолок. Согласись, что при таком раскладе эти шлимазлы вряд ли до меня доберутся.

— Так будет нечестно, — убито промямлил Ян. Более идиотского аргумента он найти не смог.

— Почему нечестно? — меня начало захватывать раздражение. Сказывалось похмелье и нервозность последних дней. — Береженого бог бережет, слышал такую поговорку? А я тоже человек. У меня, как и у других, тоже имеются инстинкты. К примеру, инстинкт самосохранения. Я — ты не поверишь — тоже жить хочу. Чем дольше, тем лучше. По возможности, спокойнее. А для этого все средства хороши, не находишь? И почему в таком случае я должен рвать на заднице волосы, как незабвенный генералиссимус Суворов, разрабатывая стратегию и тактику войны с рэкетирами, а вы в это время будете сидеть и считать на небе звезды, ожидая, пока вам скажут, что надо делать?

Я окончательно разозлился, хотя, если честно, и сам не понимал, из-за чего. Но наговорил целую кучу гадостей, которые здорово попахивали демагогией и которые я в любое другое время сказать бы не захотел. Потому что это была неправда. И я это понимал, как понимал и то, что не прав, выплескивая свое раздражение на Яна. Я-то понимал, а он вот не захотел. Обиделся. И, наверное, правильно сделал. Сдернул с головы мокрые полотенца, отшвырнул их куда-то в угол и удивленно-озлобленно посмотрел на меня:

— Ну, ты, Мишок, даешь. Чего угодно от тебя ожидал, только не таких речей. Стареешь, наверное. Говном становишься. Себя ради себя бережешь. Ну, ладно. Охраняй уют в доме, а я поеду. Что-то стремно мне стало у тебя в гостях. Засиделся, видать.

Встал и пошел к выходу. А я сидел и смотрел ему вслед. На душе было пусто, как на дне бутылки, которую выпили две недели назад. Конечно, он прав. Конечно, я неправ. Но тут же я поймал себя на том, что, в принципе, сам хочу, чтобы он ушел. Потому как после того, что он сообщил мне, у меня родилось некое подобие плана.