Целлулоидный мир

Алексей Кирсанов изнемогал. Каждая клетка его тела была словно изъедена червями. Он физически ощущал в себе дырки, из которых выползли отвратительные твари, чувствовал истекавшую сквозь эти дырки жизненную силу. Воздух сгущался вокруг него. Воздух душил Алексея.

Кирсанов ненавидел состояние опьянения, но не мог справиться с собой: как только на него накатывала душевная смута, он хватался за бутылку. В первые минуты Алексей расслаблялся, давящая тяжесть отступала, напряжение таяло, появлялась лёгкость, мягкая затуманенность сознания, в которой угадывались милые сердцу образы. Он вливал в себя очередную рюмку, чтобы удержать все это, но размытость перед глазами делалась с каждой минутой сильнее, образы мутнели, расплывались. Запотевшее стекло сознания становилось вдруг непроницаемым, и Алексей впадал в панику. Творческие струны провисали, начинали звучать уныло и тоскливо.

— Мать твою…

Обычно хандра наваливалась на Кирсанова, когда ему казалось, что его замысел не имеет практической реализации. Но когда появлялись деньги на экранизацию его сценария, он впадал в ещё более ужасную депрессию, ибо начинал бояться собственного замысла, его размаха, его наглости, его гениальности. Алексей всегда избегал слова «гений», полагая, что однажды это слово погубит его.

— Я ничего не хочу! — говорил он в студенческие годы. Мне не нужна слава, не нужно ничего такого! Дайте мне только возможность делать кино!

Его жажда делать кино не знала границ. Он был неутомим. О его студенческих работах заговорили сразу, преподаватели поражались неистощимости его воображения, называли гением. Но Алексей суеверно отмахивался. Он хотел работать, хотел реальных результатов. Гений же, по представлениям Кирсанова, был обречён на непонимание, а потому — на невозможность творить для людей.

— Кинематограф энтузиастов остался далеко в прошлом, — рассуждал Алексей. — Эпоха по-настоящему независимого искусства канула в Лету. Разве найдётся сегодня новый Гриффит, способный, будучи независимым режиссёром, снять «Рождение нации» или «Нетерпимость»? Нет! Сегодня режиссёр — раб продюсера! А я хочу творить и не зависеть при этом ни от продюсеров, ни от банкиров, ни от кого бы то ни было ещё! Режиссёр должен быть творцом, а не исполнителем чужой воли!

Фильмы Алексея Кирсанова имели сильный резонанс, некоторые стали культовыми. Но всякий раз, испытав шумный успех, Алексей впадал в уныние, терял интерес к жизни. Всё виделось ему в чёрном цвете, всё казалось скучным, банальным, бессмысленным. Однако стоило искре нового творческого замысла зародиться в его сердце, и Кирсанов становился деятельным, начинал тормошить своих друзей, завлекал актёров и актрис разговорами о новом фильме, не спал сутками, трудясь над сценарием…

В этот раз волна беспокойства захлестнула Алексея, когда для этого не было никаких видимых причин. Уже второй месяц он снимал «Вечный Город» — фильм, который назвал делом своей жизни. Всё шло гладко. Алексей чувствовал, что стоял на пороге чего-то великого, таинственного, первоосновного. Всё его существо пропиталось распиравшим его ожиданием. Вот-вот перед ним должен был открыться неведомый ему доселе мир. И вдруг…

Всю свою жизнь — все сорок лет — Алексей Кирсанов ощущал присутствие какого-то иного мира подле себя, именно оттуда к нему приходили слова, фразы, идеи, кто-то нашёптывал их, подсказывал, иногда даже показывал во сне целые сцены, словно на объёмном киноэкране. Но в реальной жизни Алексей никогда не сталкивался ни с чем таинственным.