Алексей поднялся из кресла, его мелко трясло. Он подошёл к окну. Тёплый воздух коснулся его вспотевшего лба.

— Какой закон? — спросил Алексей.

— Единственный. Настоящий. И чем дальше, тем страшнее мне пойти на смерть. Слишком длинный шлейф нарушений тянется за мной.

— Николай Яковлевич, — Алексей повернулся к профессору и мучительно сглотнул, преодолевая нестерпимую сухость во рту, — я, конечно, признателен вам за то, что вы рассказали мне. Это всё очень увлекательно. Но…

— Можете не продолжать. Вы не поверили.

— Даже если допустить, что это правда… Если… Одним словом, я думаю, что я буду выглядеть более чем просто смешным, если соглашусь поверить вам. Поставьте себя на моё место…

— Однажды я сделал это и провёл много счастливых лет, называясь Валерием Фронтоном. Я занял ваше место. Вы были Валерием. Антония вас убила. Я воскресил отравленное тело и жил после этого как Валерий Фронтон… Вы обратили внимание на этот античный женский бюст? — он указал на фотографию в деревянной раме на своём столе. — Эту женщину звали Лидия. Она была моей женой. Я заказал её портрет лучшим художникам Рима и Помпей. Было вылеплено три её головы и три статуи в полный рост, затем их вырезали в мраморе. До наших дней, к сожалению, дожил, если так можно сказать о каменном изваянии, только этот бюст. Он хранится в Лувре… Вам нравится её лицо?

— Да.

— Представьте, насколько она была прекрасна в жизни, с чёрными волосами и необычайными тёмно-синими глазами…

Алексей осторожно взял фотографию и поднёс её поближе к себе.

— Да, интересное лицо, — неуверенно пробормотал он и тут же перевёл взгляд на Николая Яковлевича. — Николай Яковлевич, я не смею утверждать, что вы лжёте… то есть фантазируете… У каждого своя правда… своя… вера… Но мы все ведь привыкли руководствоваться фактами… Даже художники…

— Вы пришли ко мне, чтобы узнать что-то, и я приоткрыл перед вами врата вечности. Оказалось, что вы не способны усвоить такую информацию. Значит, вам лучше забыть обо всём. Я не скажу вам более ничего, иначе ваше сознание не выдержит, вы будете просто раздавлены. Живите, как жили до сегодняшнего дня.

— Николай Яковлевич, поймите меня…

— Понимаю. Никто лучше меня не может понять такие вещи…

— Такая махина обрушилась разом на голову! Ладно бы только Рим, Валерий и Антония, но вы и про Наташу мне сказали ещё… У меня не укладывается… Разум не способен усвоить это… Человек слишком мал, чтобы состязаться с могуществом и непостижимостью мира… Я бы рад принять ваши слова, как говорится, за чистую монету, но это чересчур напоминает сказку… Да и сами вы, Николай Яковлевич, вашими речами внушаете скорее опасения… Это похоже на… воспалённое воображение, вы уж извините меня за прямоту…

— Извиняю, извиняю. Не подумайте, что вы обижаете меня вашим неверием. Мне-то что? — профессор развёл руками. — Мне не лучше и не хуже от вашего неверия. Повторяю: я лишь начал рассказывать то, что могло бы заинтересовать вас. Но вы, оказывается, развиты в этом направлении очень мало. Вы представляете реинкарнацию как банальное переселение душ, мол, взяли и перелили душу из одного сосуда в другой. Нет, мой милый, вы упрощаете Закон. Вы сводите всё к простому переодеванию театральных костюмов… Всё гораздо запутаннее. Да, перевоплощения, если вам угодно принять этот термин, можно сравнить с театральными подмостками. Жизнь — подмостки, люди, как и актёры на сцене, выходят из-за тёмных занавесей, чтобы сыграть очередную роль, и снова скрываются за кулисами.