Колдун очнулся ближе к утру. Укутанный во все одеяла, которые только были в доме, растёртый мазью против простуды, он пригрелся между печной трубой и травницей.

Девушка вправила и наложила лубок на сломанную руку, крепко привязав к ней палку. До капелек пота на лбу растирала его, накладывала примочки на грудь и стопы, обмывала и перевязывала раны. Сон сморил её рядом с раненым, который больше походил на труп, нежели на живого человека.

Рош серьёзно простудился, мучился сухим надрывным кашлем и жаром. Его посещали смутные видения. Колдун метался в бреду, пугая свою спасительницу. Она всерьёз опасалась, что он не выживет.

Через неделю настал перелом.

Местный гробовщик три раза на дню заглядывал в избу, косился на печь и шёпотом спрашивал: «Ну как, не помер ещё?».

О том, что травница приютила у себя раненного найдёныша, знало всё Пятинежье, и никто не поставил бы ломаного медяка на то, что он выживет. Но он выжил.

Первым делом Рош поблагодарил спасительницу за помощь, пообещав заплатить ей, а потом поинтересовался судьбой Ирис, подавальщицей из местной корчмы — травница сказала, что живёт в Пятинежье. Но добросердечная хозяйка ничего о ней не знала, а когда колдун смог вставать, оборотницы и след простыл. Имя она назвала не то, под которым её знали люди, поэтому поиски зашли в тупик.

Приехали мать и сестра, забрали Роша домой, окружили заботой. Сельчан, пробовавших пробраться в избу с вопросами о волкодлаке, — мол, где, колдун, шкура? — выставляли вон с требованиями не тревожить больного.

Рош медленно приходил в себя, начав вставать, только когда зажурчали первые ручьи. Как только начали восстанавливаться силы, он начал лечить себя, за что не раз получал выговор от травницы: колдовством Рош нередко доводил себя до обмороков. К слову, с ней ему повезло: девушка оказалась не самоучкой, а дипломированным специалистом.

Совместными стараниями колдуна удалось поставить на ноги к концу снегогона, аккурат перед девичьим праздником. Все девки Пятинежья, Залатков и прочих мест на много вёрст вокруг наряжались в яркие платки, оплетали алыми лентами берёзки и ясени, играя меж ними свадьбы.

По преданью, коли провести под праздничным убором меж двух деревьев, мужского и женского, парня или мужчину, то жениться ему в том году на той, что под ленты заманила. Сбывалось ли, али нет, но девки парней с визгом отлавливали.

Рош не участвовал во всеобщих забавах, хотя на него и косо, но с интересом посматривали: колдун колдуном, но не чёрт же! Он сильно исхудал, черты лица заострились. Уж сколько череды, брусники да зверобоя травница на него извела, почти все свои запасы, зато выжил. И был полон решимости отыскать надругавшуюся над ним оборотницу.

Мужики, разумеется, что в лицо, что за глаза выражали своё неудовольствие: колдун, а волкодлака отловить не сумел! От расправы спасло только то, что Ирис больше не шалила, ушла, видимо, в другие края. А так сельчане во главе с кузнецом рады были накостылять нерадивому колдуну, который работы своей выполнить не сумел. Хорошо, хоть денег наперёд не взял.

Не был бы местным — ещё хуже пришлось, а так только посмеивались.

Рош не стал писать в Академию, решил, что справится сам.

Поиски начал с «Зелёной лощины».

Хозяин, мужик осторожный, неразговорчивый, питавший природное недоверие ко всем, кто хоть как-то отличался от обычных людей, коротко, но безапелляционно заявил, что никакой Ирис у него отродясь не было. Ну да, ушла в конце зимы одна подавальщица, к тётке в город переехала, так её Марышкой звали.

Рош повертел в пальцах серебряную монету и лениво поинтересовался, не знает ли хозяин, где живёт Марышкина тётка.

— А вам зачем? — мужик не сводил взгляда с серебряного кругляшка.

— Да жениться хочу. Бегает она от меня.

Хозяин рассмеялся, ловко перехватил покатившуюся по столу монетку и засунул в карман.