Нет, показалось — пистолет Кудеярова изрядно напоминал оба сразу, но, конечно же, не был ни тем, ни другим. Хоть и приходился «американцу» весьма и весьма близким родственником. В моем мире бельгийский М1903 конструкции Джона Браунинга появился в России совсем недавно — в прошлом году, если не в этом. И закупали его не так уж и много — всего несколько тысяч для полиции, Отдельного корпуса жандармов и охраны железной дороги. Конкретно этот — судя по клейму С. З. Ж. Д. — был явно из последних… И вряд ли законного происхождения.

— Бери-бери, не куксись. — Кудеяров чуть ли не насильно впихнул пистолет мне в руки. — Даст бог — не пригодится.

Глава 31

— Ну, милостивые судари… — Я поднял чашку. — За нас!

— За ваше здоровье, миряне, — протянул в ответ Петропавловский. — И за окончательную победу сил добра.

С этим я, пожалуй, мог бы поспорить — но не стал. Слишком уж хорошее у всех было настроение. Чай оказался вкусным, баранки еще вкуснее, а солнце — неожиданно ярким и почти по-летнему теплым, словно сама природа решила наградить нас за все пережитые неприятности.

Такой вот подарок на первое мая. В этом мире, конечно же, еще не успели придумать Интернационал и Праздник солидарности трудящихся, и даже обычных для начала двадцатого века рабочих демонстраций как будто не наблюдалось. Самый обычный день — хотя и не совсем. Уж я-то мог вспомнить обычаи куда старше, чем забастовки и тайные встречи революционно настроенных заводчан.

Особая точка в ежегодном цикле. День, когда зима окончательно и бесповоротно уходит, уступая свои права лету. Бельтайн, Майское Древо, Еремей-запрягальник — как его только не называли, в зависимости от географии и конкретной даты. В легендах Вальпургиева ночь с тридцатого апреля на первое мая обрастала жутковатыми подробностями вроде шабаша ведьм или кровавых языческих ритуалов, но на деле все сводилось исключительно к хороводам, громадным кострам — символу летнего солнца — пляскам вокруг украшенных шестов, пирушкам и иногда — разврату.

Для последнего компания была явно не самая подходящая, но пирушку мне все-таки устроили: удрали из гимназии, прогуляли латынь и историю, поболтались по центру города и в конце концов остановились на Васильевском — буквально в двух шагах от моего жилища. Поскребли по карманам и решили хоть на часик устроиться в заведении напротив Смоленского кладбища, одновременно напоминавшем и кондитерскую, и неожиданно приличный и чистый кабак. В пользу первого говорили пузатый самовар на столе и свежая выпечка, а в пользу второго — меню и весьма пространный ассортимент алкогольных напитков. Петропавловский даже попытался выпросить подать нам пива в кружках, но хозяин остался непреклонен: ничего подобного гимназистам не полагалось.

Впрочем, чай из самовара уж точно был ничем не хуже — и его я готов был пить бесконечно. Не спеша потягивать из дымящейся кружки, снова подливать, тянуться за сахаром, прикусывать баранку и — самое главное — никуда не торопиться. После сумбура первых дней в новом мире почти неделя без беготни, драк и стрельбы по Упырям казалась самым настоящим подарком судьбы. Видимо, заступничество старшего Кудеярова все-таки оказалось не пустым звуком: нас больше не донимали уголовники, а восьмиклассники со своим главарем притихли и обходили нас стороной. И даже суровый гимназический инспектор старательно делал вид, что ничего особенного и вовсе не случилось.