— Я думала, ты предложишь мне жить с тобой под одной крышей ради него… — в глазах ее стояли слезы. — А я не могла пойти на это, зная, что ты не любишь меня так же, как люблю тебя я. И еще я боялась, что, если откажусь, ты будешь забирать у меня ребенка, и ему придется жить на два дома. — Она расплакалась. — Ты убедил меня в том, что больше я тебя не интересую… Ты… так искренне говорил, что не желаешь меня больше видеть… Я тебе, правда, поверила. Я так жалела, что слишком поздно осознала свои чувства к тебе.

— Не плачь, любовь моя. Ты устала? Хочешь отдохнуть? — она покачала головой, он наклонился и поцеловал ее. Затем он вытер ей слезы. — Я был не прав, когда говорил все это, — с сожалением признал он. — Но в тот момент мне казалось, что силы мои на исходе. Я твердил самому себе, что должен тебя забыть, но прекрасно понимал, что, пока мы рядом, я не перестану любить тебя. Я надеялся, что разлука поможет мне исцелиться. Но потом вдруг понял, что забыть тебя не смогу никогда, и, даже оттолкнув, не оставлял попыток вызвать в тебе ревность. Я хотел поговорить с тобой на прощальной вечеринке, но не смог… не представилось случая, и…

— Я чувствовала, что ты хочешь мне что-то сказать, — перебила она. — О, Андреас, и почему только ты не заговорил? — заговори он тогда, и их ребенок остался бы жив. Но она не стала произносить этого вслух. Они оба были виноваты в этой потере.

— Слишком много людей было вокруг. Я подумал, что мы поговорим на следующий день, но меня вызвали в Никосию. Я послал за тобой, вернувшись раньше, чем ожидал. Мэтрон сказала, что ты уехала и никто не знает куда. Мэтрон также обмолвилась, что уехала ты довольно рано, потому что в последний раз видела тебя, давая поручение положить на мой стол несколько историй болезни. И я не волновался, пока не обнаружил пропажу ключей. — Он взял ее за руку и задумчиво помолчал. — У тебя могла быть только одна причина отправиться на виллу — твой браслет. В те минуты я не знал, что и думать. С одной стороны, я окончательно понял, что небезразличен тебе, с другой — я страшно волновался при мысли о том, что ты поехала в Трудос одна, да еще в такую жуткую погоду. Потом приехал последний автобус, тебя в нем не было, и я решил съездить на виллу…

— В снежную бурю? О, Андреас…

— Я ожидал найти тебя на вилле одну, голодную — еды-то в холодильнике не было, и от души надеялся, что это самое страшное, что может произойти, но… — он запнулся и несколько секунд помолчал, не в состоянии произнести ни слова. — Я и не подозревал, что мне предстоит увидеть. На вилле тебя не оказалось, и вот тогда я испугался. Испугался впервые в жизни. Каким-то чудом я разглядел тебя у того дерева. Оно спасло тебе жизнь. Остановило твое падение… — он снова замолк, на лбу его выступила испарина. Воспоминание о происшедшем явно приводило его в ужас. — Тебя могло замести снегом… Я отвез тебя в Моникомо… там я пережил еще одно потрясение. — Он посмотрел на нее с горечью. — Мне пришлось оперировать тебя самому, я был вынужден… Шани, любимая, ты понимаешь?

Вспомнив о словах, произнесенных ею в первые секунды пробуждения, Шани почувствовала, как к горлу вновь подкатывает ком. Что ему еще оставалось делать? Провести операцию больше было некому. Он боролся за ее жизнь, как за жизнь любого из своих пациентов.

— Ты никогда не забудешь сказанного мной, — в отчаянии простонала она.