– Там не было такой статьи, - медленно произнес Сандомирский. - У меня сынишка выписывает, и я просматриваю.

Что-то не то я выдумал, надо исправляться. Однако свет перед глазами вдруг померк, съежился, и клякса-физиономия, проступившая сквозь туман, беззвучно зашевелила толстыми губами.

«Твоя нить тоже напряглась. Знаки огня и остановки.»

Когда перед глазами прояснилось, я машинально глянул через ветровое стекло. Впереди, метрах в десяти, на твердой поверхности дороги виднелось какое-то утоптанное разрыхление. Я мог показаться дебилом, но не выдержал напора страха и заорал.

– Тормози, Коля. Мина! И влево.

Баранка, не обсуждая, стал сбрасывать скорость и резко отворачивать в сторону.

Я слышал, как скрежещут тормоза и воют шины, сдираемые на сухом щебне. Время растянулось словно резина.

Столько таких тягучих секунд укладывается в тормозной путь? Не облажался ли я со своим воплем? Выкинут же из команды как истеричку.

А потом рвануло. Химическая энергия минного вешества перешла в кинетическую, как и было кем-то запланировано. Однако кто-то явно огорчился, потому что это случилось не спереди под днищем, а, поскольку мы, тормозя, разворачивались, - в районе левого заднего колеса. Крыша резко поменялась местами с днищем, пространство кабины сразу заполнилось пылью. Что-то заискрило, и повалил едкий дым, который стал разъедать носоглотку, вызывая кашель и чих.

Кто-то - наверное, Колька - распахнул днищевой люк, оказавшийся теперь над головой. Я видел, как Маков лезет в него и тут же резко приседает. Поверху ударила очередь, потом еще одна.

«Вот так заварушка, рожа-клякса не зря предупреждала,»-даже в такой суматохе заметила какая-то спокойная часть моего мозга.

Раздалось хныканье, по-моему Серегино:

– Ой, ногу придавило.

«Скажи спасибо, что не член,»- мысленно утешил я его. Затем попробовал открыть боковую дверь, противоположную той стороне, с которой стреляли. Не вышло - заклинило.

– Ну-ка, я попробую, - Коля мощным ударом крупнокалиберного башмака вышиб дверь наружу и тут же прыгнул в открывшийся проем вместе с Серегиным «Интерармсом». Я тут же вспомнил, что мой «ПМ» безнадежно отсырел.

– Товарищ подполковник, дайте-ка, пожалуйста, вашу пушку.

Остапенко проснулся, но пробуждение было безрадостным. Он мало что соображал, кровь запачкала его не слишком высокий лоб, а не чересчур мудрая голова оказалась сильно ударенной. Однако товарищ подполковник недюжинным чутьем просек, чем дело пахнет, и протянул мне свой «Смит-Вессон». Теперь можно было выскочить вслед за Николаем.

Как выяснилось, враг был не столь уж силен. Видимо, рассчитывал, что останется только добить тех, кто попробует вылезти из взорванной и горящей машины. А поскольку подорвались мы аккуратно, то сейчас нам с Колей противостояла лишь пара чуваков местного «болотного» производства, которые палили из кустарника с правой стороны дороги. У одного, правда, имелся автомат или скорее даже пистолет-пулемет, а второй, кажется, пользовался в своих неблаговидных целях крупнокалиберным револьвером.

– Маков, прикрой-ка меня.

Я выбежал из-за машины и поспешил к краю дороги. Чтобы уйти с линии полета чужой пули, прыгнул вперед, а затем колбаской скатился в кювет. Тот чувак, что с пистолет-пулеметом, хорошо мне открылся, по крайней мере, в просвет между ветвями кустарника я просматривал даже клетчатый головной платок. Меня же прикрывало какое-то поваленное деревцо. Точность огня у его машинки без выдвинутого приклада была немногим больше, чем у остапенковского «Смит-Вессона».

Поэтому я дернул затвор и положил длинное дуло пистолета на мертвое дерево. Подождав, пока неприятельские пули отщелкают кору рядышком с моей горячей головой, стрельнул пару раз. Отдача была не по-"макаровски" мощной, но все же увод ствола оказался небольшим.