После недолгого круговерчения я сам стал смотреть на мир глазами сестрицы-осы.

Пейзаж переменился, изображение добычи стало неудобным -как будто растянутым во все стороны и не слишком четким. Жертва бестолково задвигалась, после чего очертания ее прояснились, и я нанес укол туда, где чувствовал дрожащий узел страха. Потом еще разок. Настал момент кайфа - от удачно проделанной работы и от того, что добыча сейчас совершенно спокойна и безо всякого огорчения принимает свою участь.

И опять замутнение. Неожиданно я обнаружил себя порхающим над крышей какого-то дома, она лопнула подо мной словно резиновый шарик, и я нырнул прямо в чью-то комнату. Увидел физиномию Киянова, ворочающегося на кровати, и нанес укол в висок, потом еще раз - в межглазье. Из моей утробы потекла в мозги бывшего сослуживца сладкая ядовитая жидкость. А следом за ней устремился я сам. Я летал по позвоночнику Пети Киянова, то превращаясь в наэлектризованный всепонимающий шарик, то расстягиваясь в разрядную змейку, которая врывалась в его черепной коробок и отдавала приказы студенистому содержимому. Сонный студень со всей большей готовностью воспринимал команды.

Время стало сжиматься. Я видел одновременно - Киянова, смирно лежащего в койке под боком у супруги; Киянова, с тревогой выбирающегося из постели; Киянова, спешно одевающегося и достающего гибкую пружинящую дубинку из ящика шкафа. Были одновременно Киянов, с озираниями садящийся в машину; Киянов, решительно мчащийся по пустынной улице; Киянов, уверенный, что надо вычеркнуть того, кто мешает ему спокойно существовать. Или это я был уверен? Наверное, я. Потому что аккуратист Киянов занялся несвойственной ему работенкой. Впрочем, и я был скорее зрителем, чем участником.

Тем не менее, я оставил машину на Шестой Красноармейской. Легким шагом прошелестел к гостинице «Советской». Перебрался через железобетонный забор. Неподалеку нашлась дверь, через которую с кухни выпроваживали отбросы. Я спрятался за мусорным баком, потом, выждав момент, когда два мужика протащили парашу с помоями, юркнул ко входу и почесал по коридору. Путь продолжился по лестнице на следующий этаж, где, собственно, и располагалась кухня. Но добыча находилась еще выше. Прямо по лестнице я переместиться не мог, потому что на третьем этаже, у входа, торчала дежурная.

Я подбегаю к распахнутому окну кухни и через несколько секунд оказываюсь на карнизе. Несколько шагов в сторону, потом пальцы входят в щели между бетонными блоками, беспроблемно подтягиваюсь вверх - ну и сила в последних фалангах! Как у альпиниста и скалолаза Киянова, который регулярно карабкается на Эльбрус.

Через двадцать секунд я на подоконнике какого-то окна, что на третьем этаже. Оно ведет в коридор. Просовываю нож между рам, пихаю и заодно проворачиваю - фрамуга без особого сопротивления поддается и открывается. Мягко, на носки, спрыгиваю вниз, хороший толстый ковер гасит звук соприкосновения с полом. За углом сидит дежурная, однако мне не надо показываться ей на глаза и лупить ее по кокошнику, потому что номер майора Затуллина именно в этом закутке коридора.

Подбираюсь на цыпочках к его двери. Совсем рядом за полированной доской полнозвучно слышатся голоса. Кто-то сейчас вывалит из комнаты, а мне некуда спрятать свою фигуру! Поблизости ни туалета, ни буфета. Я становлюсь справа от двери, которая открывается без особой резкости и поэтому почти без удара прикрывает меня. Выходят двое, мужик с дамочкой, разговор с Затуллиным ведется на пороге, тона вежливые, приглушенные. Видимо, не дружки это и подружки, а подчиненные товарища майора. Люди движутся от меня вдоль по коридору к выходу, Андрей Эдуардович затворяет дверь. Я, повернувшись спиной к уходящим, делаю несколько широких скользящих шагов в противоположную сторону - на тот случай, если эта парочка обернется или заметит чего-нибудь на повороте боковым зрением.