Мельничий замок — это название мне очень понравилось. Правда, в округе наше жилище все звали только «Мельницей». Ведь ещё при моём дедушке работала, махала своими крыльями ветряная мельница. Но если присмотреться получше, то наш дом с его круглыми толстыми стенами из камня и узенькими окнами-бойницами действительно напоминает замок. А то, что он дряхловат, не беда: обшарпанная крыша и потрескавшиеся стены очень даже ему к лицу. На уступе стены, где когда-то помещалась ось — толстое бревно с крыльями-ветрилами, — теперь росло уксусное деревце, словно цветок на шлеме нашего старого замка. Полуразрушенных замков в округе у нас сколько хочешь: Кошачий замок, Орлиный, Налётный. И рядом с ними наш дом-мельница выглядел развалиной не хуже других. Отличался от них только тем, что в нём жили. В других замках по чердакам только сычата пищали, а на нашем чердаке полновластным хозяином был я. Больше всего я любил сидеть в бывшей ступице мельничной оси, на краю выемки в стене, из которой росло уксусное дерево. Я сидел обычно прямо под деревом, болтая в воздухе босыми ногами.

В щелях стен ютились золотоглазые ящерицы. Стоило мне посвистеть, как они выглядывали из щелей, принимались бегать по моим загорелым ногам так же смело, как и по тёплым бурым камням стены.

Пока я ещё не прослышал о наших фамильных сокровищах, мне и в голову не приходило надевать летом сапоги. Холм и наша старая мельница на нём находились на окраине города. Соседями моими были такие же, как я, «босоногие барчуки». Но с той поры, как Кюшмёди пожаловал меня баронским званием, я вдруг заметил, какие у сынка городского головы Барана красивые сапожки со шпорами. А почему и я не могу ходить в таких же? Он — Баран, а я — барон! Вслед за этим я подумал, что у меня, пожалуй, и собственного заработка хватит на такие сапоги. Ведь я, хоть ещё и совсем маленьким был, а уже сам зарабатывал своим трудом. Булочнице, что хлебы на продажу пекла, корзину с булками на рынок, бывало, свезу — один грош. Шляпнику Кеше для поросёнка травы нарву — второй грош. Обручи из кузницы во двор к бондарю Шанте откачу — третий. У столяра Холло стружку, опилки в мастерской подмету — четвёртый.

— И в три дырявые сумы не уместишь, сколько денег зарабатывает наш труженичек, — частенько хвалила моё трудолюбие матушка.

— Так и надо, — поддерживал отец. — На эти денежки купим ему осенью такой букварь, из которого буквы сами в голову норовят залезть.

И тут-то я однажды высказал то заветное, что давно уже на сердце носил.

— Лучше вы мне сапоги со шпорами купите!

— А что, неужто у тебя ноги мёрзнут? — спросил, удивлённо посмотрев на меня, отец.

Стало мне стыдно от его слов. Ведь на дворе жарища стояла, да такая, что даже собаки попрятались в тень и лежали там, высунув языки.

— Да-а, вон городского головы господина Барана сынок сапоги со шпорами носит, — весь красный от смущения, сказал я. О том, что сынку барона уж тем паче в сапогах ходить полагается, я и не заикнулся.

— Эх, сынок, ему можно: Баран-младший барином родился! Оно, конечно, и цыплёнок хотел бы, как маленький стрижонок, высоко летать, да только крылышки у него коротки.