— Засланы, — кивнул отец Джанни, а Джанни вдруг почувствовал себя немыслимо юным и нестерпимо наивным. Однако он не мог отказать себе в том, что опыта набирался быстро.

А вместе с ним опыта набирался весь город. Торговый город, никогда не испытывавший нужды в регулярном войске, засучив рукава постигал науку приготовления к войне. Все городские плотники трудились на корабельных верфях. Покинув недостроенные дома, они строгали кили будущих каравелл. Лавочники скупали у прибывавших в город крестьян всю пеньку, все полотно для шитья парусов и плетения канатов.

В жизни Джанни наступили две самые напряженные недели. Гар муштровал его отдельно, обучая тому, как проводить учения с новобранцами. За день он успевал втолковать Джанни столько, что надо бы за два. Затем он поставил его во главе учений вместе с начальником пироджийской городской стражи и несколькими стражниками. Мать и отец Джанни вели учет новобранцев, а бывший попрошайка Владимир занимался заказом и закупкой форменных плащей, шляп с перьями и оружия. Все мастерские города работали денно и нощно, а горожане не могли уснуть от звона молотков в кузницах, где круглые сутки кипела работа. Старик Грепотти трудился рука об руку с Владимиром, ворча по поводу каждого истраченного дуката, но при всем том он исправно снабжал золотом городских торговцев. Сам председатель позаботился о том, чтобы в распоряжении Карло было как можно больше денег из городской казны. Ольдо самолично наносил визиты купцам и уговаривал их сделать щедрые пожертвования, упирая на то, что тогда Совету не придется поднимать налоги.

Джанни очень гордился своими соотечественниками. Молодые люди выстраивались в длинные очереди, чтобы записаться в войско, да и не только молодые. Джанни радовался тому, что не ему пришлось втолковывать старику Пьетро, что ему, шестидесятилетнему старику, страдавшему ревматизмом и подагрой, в войско записываться не стоит. Эту миссию на себя взял его отец. У Джанни и без того дел было по горло. Он присматривал за тем, как его друзья по приключениям муштруют молодых новобранцев до тех пор, пока те не научатся при поворотах по команде не задевать палками своих товарищей. Винченцо со своими подопечными был строг, как школьный учитель, и на любые возражения отвечал словами, совершенно не подобающими человеку ученому. Бывший воришка Эстрагон просто упивался тем, что может отдавать приказы законопослушным горожанам. Фесте пребывал в своей стихии — он неимоверно задавался и выпендривался, командуя своим отрядом. Джанни же только и делал, что перебегал с одной площади на другую, стараясь побывать и на утренней муштре, и на вечерних упражнениях с оружием, когда его командиры сами превращались в учеников, и за их выучку брались искусные во владении алебардами и мечами пироджийские стражники.

К концу первого изнурительного дня Джанни ничком повалился на кровать, не сомневаясь в том, что тут же крепко, без снов, заснет, но во мраке тут же возникло светлое пятнышко и мгновенно выросло, а Джанни даже не успел помыслить о том, чтобы приказать ему исчезнуть. На Джанни воззрился суровый седовласый старец-волшебник. Его волосы и борода развевались, как под ветром. Джанни еще немного побаивался его, но сейчас в нем было больше усталости, чем страха.

Что тебе теперь от меня нужно?

Волшебник удивленно взглянул на Джанни, свирепо нахмурился, и голову Джанни от виска до виска пронзила жуткая боль. Могучий голос сотряс все кругом:

Ты забываешься, мальчишка! Я оказываю тебе великую честь, являясь тебе, но это не значит, что ты смеешь дерзить мне!

Про... прошу прощения, — пролепетал Джанни.

Вот так-то лучше, — прозвучал голос, перестав заполнять все пространство вокруг Джанни, и боль в голове пропала столь же внезапно, сколь появилась. — Я пришел, чтобы сказать тебе, что ты поступил верно, уговорив своих сограждан сражаться.