— Что ты говорила солдатам?

Ледора нежно гладила лоб солдата и говорила ему: «Все люди имеют право жить, не боясь, что по приказу Защитника они могут бесследно исчезнуть среди ночи! Все люди имеют право быть свободными: решать, какая работа им по душе, на ком жениться, защищаться, если нападут на них, на их жен и детей! Все люди имеют право на выбор и могут хотя бы попытаться стать счастливыми!»

— Права! — крикнула графиня. — Я говорила им о том, что все люди рождаются, наделенные правами, и что никакое правительство не может отнять у них этих прав!

Один из палачей вздрогнул, глянул на свою жертву, взгляд его глаз под маской стал задумчивым.

— Подстрекательство! — завизжал Ренунцио. — Измена! Кто научил тебя этим мерзостям?

Он вновь щелкнул пальцами.

Прут снова стегнул по босым ступням Ледоры, иголки еще глубже вонзились под ее пальцы, и несчастная графиня Фогель, измученная и напуганная, прокричала первое, что пришло ей в голову...

Она сидела в комнате вместе с множеством других мужчин и женщин — благородными господами и дамами (а кем же еще они могли быть?), а перед ними стоял молодой человек в крестьянской одежде и говорил: «Один за другим мужчины будут уходить отсюда и занимать места магистратов и шерифов. А женщины будут стараться выйти замуж за магистратов и шерифов и исподволь прививать им идеи Нового Порядка. Те же, кому это не удастся, станут сестрами милосердия для солдат шерифов и будут осторожно рассказывать им о правах человека и самоуправлении».

— А чем будешь заниматься ты, Майлз? — спросила одна из женщин.

— Я притворюсь инспектором, — ответил молодой человек. — Буду ходить от магистрата к магистрату, рассказывать вам о наших успехах, помогать там, где в этом будет нужда, или звать подмогу из города.

— Кто подучил тебя? — прогрохотал голос Ренунцио. И снова дикая боль в ступнях и пальцах рук. Графиня прокричала:

— Майлз! Майлз подучил нас!

— Нас? — ухватился за ее последнее слово инквизитор. — Кого еще, кроме тебя? Кого еще?

— Всех господ, всех дам! Графа Лорифа, принца Парслана, великую княгиню Коленкову и...

— Она повредилась умом, бредит... — пробормотал один из палачей.

— Молчать, тупица! — прошипел Ренунцио. — Мне судить, когда она бредит, а когда — нет! Женщина, отвечай! Где этот Майлз, про которого ты говорила?

— Везде! Где угодно! — крикнула она в ответ. — Он — инспектор! Он волен быть, где пожелает!

— Инспектор?! — Ренунцио выпучил глаза, глаза его нехорошо заблестели. — Настоящий инспектор или самозванец?

— Самозванец! Мы все должны были стать самозванцами, каждый господин, каждая дама! Но это был сон, только сон!

Палач замахнулся прутом, готовясь снова ударить Ледору, но Ренунцио поднял руку и предотвратил удар.

— Еще один удар — и от нее не будет никакого толку. Оттащите ее обратно в темницу. Передохнет пару дней, отлежится, и, быть может, мы выжмем из нее еще что-нибудь.

Удар! Майлз резко обернулся, машинально выставил руку, чтобы закрыться, и увидел двоих лесничих. Видел он их всего долю секунды, а потом страшная боль взрывом пронзила голову, и он погрузился в теплый, спасительный мрак.

В тюрьме Майлзу до сих пор сидеть не доводилось, но он понял, что он — в тюрьме.

Он продолжал осматривать темницу и вскоре пожалел об этом, поскольку взгляд его упал на долговязого мужчину в черном со злыми глазами, который сидел рядом с ним на низком табурете.