– А что, Свор, разве не мы определяем нормы хорошего тона для всего мира?

В кучке близких друзей и спутников по охоте принца Корсибара началось какое‑то брожение. Мандрикарн Стиский прошептал что‑то на ухо графу Венте Хаплиорскому а тот увлек в сторону Корсибара и сказал ему несколько слов. Судя по виду, принц был обеспокоен и удивлен словами Венты.

– Отец, можно мне сказать? – Тон Корсибара был весьма жестким, лицо – хмурым, резкие черты искажала гримаса глубокого волнения. Он подергал кончик густого черного уса, положил мощную руку себе на шею и стиснул ладонью затылок. – Мне, как и Свору, эта мысль кажется неподходящей. Начинать похоронные Игры до того, как понтифекс ляжет в могилу…

– А я не нахожу в этом ничего дурного, кузен, – возразил герцог Олджеббин. – Если мы отложим шествия, пиры и прочие сопутствующие процедуры на должное время, то какое будет иметь значение, немного раньше или немного позже мы начнем Игры? Пранкипин вот‑вот скончается, это бесспорно. Императорские волшебники изучили свои руны и сообщили нам, что понтифекс должен вскоре умереть. Его медики предсказывают то же самое.

– У них, смею надеяться, есть более существенные обоснования предсказаний, чем у волшебников, – вставил Септах Мелайн, который в эту самую суеверную из всех эпоху был печально известен своим вольнодумным презрением к любому волшебству.

Корсибар недовольно отмахнулся, словно Септах Мелайн был всего‑навсего назойливым комаром, зудящим над ухом.

– Вы все знаете, что никто не стремится вырваться из этого омута безделья с большим нетерпением, чем я. Но… – Он на мгновение умолк и еще сильнее нахмурился, раздувая ноздри, как будто затруднялся найти нужные слова, но затем, бросив быстрый взгляд на Мандрикарна и Венту и словно ожидая от них поддержки, наконец выговорил: – Я прошу прощения у великого герцога Олджеббина, если своим несогласием наношу ему обиду. Но ведь существуют правила приличия, отец. Существуют освященные веками нормы поведения. И – клянусь Божеством, Свор прав! – правила хорошего тона.

– Ты поражаешь меня, Корсибар, – удивленно произнес лорд Конфалюм, – а я‑то был уверен, что ты первым поддержишь эту идею. И вдруг… такая неожиданная с твоей стороны привередливость…

– Что? Корсибар привередлив? – раздался громкий хриплый голос из дверей зала. – Ну да: вода суха, огонь холоден, а сладкое кисло. Корсибар! Привередлив! Вот уж не ожидал услышать эти два слова рядом. – Язвительный и необузданный принц Дантирия Самбайл, обладавший титулом прокуратора Ни‑мойи, вошел в вестибюль, громко стуча подкованными каблуками по черному мрамору, и немедленно оказался в центре всеобщего внимания. Прокуратор не. приветствовал лорда Конфалюма полагающимся по этикету знаком Горящей Звезды. – Умоляю, скажите мне, о чем идет спор. Видимо, случилось нечто удивительное, раз уж дело дошло до столь неправдоподобного совмещения противоположных понятий? – спросил он, глядя прямо в глаза короналю.

– А случилось то, – ответил лорд Конфалюм, противопоставляя желчной громогласности Дантирии Самбайла свой самый сладкий и приятный тон, – что ваш родственник Малдемар предложил немедленно начать похоронные Игры, поскольку все мы, к несчастью, застряли здесь из‑за того, что Пранкипин так цепляется за жизнь. А мой сын, кажется, выступает против этого предложения.

– Ну надо же! – провозгласил Дантирия Самбайл в притворном восхищении.

И после секундного молчания повторил: – Ну надо же!

По обыкновению широко расставив ноги, прокуратор остановился перед балдахином, под которым расположился лорд Конфалюм.