Потом Мингслей заговорил снова.

    -  Увы, друг мой, должен тебе сказать, что это обстоятельство вынуждает меня существенно понизить цену, которую я собирался было дать за этот корабль. Я же, как ты помнишь, первоначально намеревался отделить носовую фигуру и увезти ее в Джамелию, а ожившее диводрево с выгодой распродать… Либо же, что даже более вероятно, преподнести его, ха-ха, в дар нашему сатрапу, чтобы он милостиво наделил меня кусочком земли, желательно попросторней. Но в том виде, в каком пребывает изваяние… уж из диводрева оно сделано или нет, но худшей уродины я давно не видал. Какая муха укусила того, кто так изувечил ему лицо? Топором, что ли, рубили? Интересно, возьмется ли теперь какой-нибудь резчик хоть в относительный порядок его привести?…

    -  Все может быть, - ответствовал уроженец этих мест. Ему явно было не по себе. - Не знаю, впрочем, насколько это было бы разумно. Я-то, кстати, полагал, что тебя интересует «Совершенный» как он есть, а не только в качестве большого куска диводрева… И, если припоминаешь, я тебя предупреждал: я еще не закидывал Ладлакам удочку насчет его продажи. Не хотелось, знаешь ли, переходить к делу, не убедившись сперва, что ты настроен серьезно.

    -  Да ладно тебе, Давад, не думал же ты в самом деле, что я уж настолько наивен? И хватит уже говорить об этой развалине, как о живом существе. Это просто старый корабль, валяющийся на суше. И его нынешние владельцы, очень возможно, только обрадуются шансу избавиться от ненужного хлама. Был бы он еще способен к плаванию по морю - ой, не торчал бы он здесь, да еще на цепи!

    -  Да как тебе сказать… - Последовала долгая пауза, но все же Давад заговорил снова. - Я вообще-то полагаю, что даже Ладлаки навряд ли пожелают продать его, если узнают, что его предполагается распилить на кусочки. - Тут Давад набрал полную грудь воздуха. - Вот что, Мингслей, послушай доброго совета: не делай ты этого. Купить корабль и переделать его по себе - это одно, и ничего тут скверного нет, но то, о чем ты говоришь, - совсем другое. После такого ни одна из старых купеческих семей не пожелает с тобой дела иметь. А что до меня - я и вовсе по миру пойду…

    -  Значит, получше держи язык за зубами и поменьше болтай лишнего, когда пойдешь к ним с моим предложением, бери пример с меня: я тоже не болтаю направо и налево о том, что вознамерился приобрести это корыто. - Голос Мингслея звучал снисходительно. - Знаю я, знаю, что купцы из Удачного под завязку набиты весьма странными суевериями. И у меня нету ни малейшего намерения над ними глумиться. Если мое предложение примут, я спущу корабль на воду и отбуксирую подальше, прежде чем разбирать. С глаз долой, как у нас говорят… Ну что? Удовлетворен?

    -  Да вроде, - буркнул Давад. Душа у него определенно была не на месте. - Да вроде бы…

    -  Ну и полно хмуриться, дружище. Вернемся же в город, и я угощу тебя обедом. У Зуски… Какой я щедрый, а? Я же знаю тамошние цены. И я видел тебя за едой! - Мингслей весело рассмеялся собственной шутке, но Давад не присоединился к нему. - А вечером, - продолжал молодой торговец, - ты отправишься в гости к семейству Ладлаков и самым что ни есть осторожным и осмотрительным образом изложишь им мое предложение. И все совершится ко всеобщему благу. Ладлаки получат свои деньги, ты - за посредничество, а мои поручители - изрядный запас очень ценного дерева. Кому, спрашивается, может быть плохо от такой сделки?

    -  Не знаю, - тихо ответил Давад.