Она держала их при себе с того момента, как они выехали из Кадиса, поскольку леди Бресли сказала ей, будто иногда вещи крадут прямо из багажного отсека кареты, причем с такой ловкостью, что пассажиры ничего не могут заметить.

Клодия тогда решила, что потеря бесценных для ее мамы вещиц была бы для нее невыносима.

И теперь это было все, чем она владела, если не считать их маленького дома.

Слава Богу, она последовала примеру леди Бресли и держала шкатулку при себе.

Но то, что Эмили внезапно обернулась воровкой, казалось ей немыслимым.

А может, этот самый Хопкинс, о котором леди Бресли отзывалась с такой восторженной похвалой, взял и скрылся, забрав с собой все самое ценное!

Она раздумывала, не послать ли ей за полицией.

Как будто прочитав ее мысли, гид сказал:

— Испанская полиция не проявит ни малейшего интереса, поскольку мы с вами иностранцы.

Будет лучше, мисс Ковентри, если вы возвратитесь в Англию как можно скорее.

В его голосе слышалось недовольство.

Клодия инстинктивно почувствовала — у него нет абсолютно никакого желания заботиться о ней.

Теперь, когда он лишился своей богатой клиентки, этого человека интересовали только собственные проблемы.

Она вернулась в свою комнату и стала отрешенно рассматривать дорогие наряды, приобретенные для нее крестной.

Она поняла, что довольно нелепо и неуместно столь изысканно одеваться, не имея ни цента в кармане.

И тогда, испытывая душевный трепет, Клодия открыла шкатулку с мамиными украшениями.

По сравнению с драгоценностями леди Бресли ее содержимое представляло весьма жалкое зрелище.

Там лежала алмазная брошка, но алмазы в ней выглядели крошечными.

Жемчуг в любимых маминых сережках нельзя было считать ни совершенным, ни тем более ценным.

Прелестным казалось ожерелье из кораллов, но кораллы стоили весьма недорого.

Там же лежал браслет с множеством амулетов и брелоков, подаренный маме Уолтером Уилтоном.

Безусловно, браслет был очарователен, и Клодия любила его с детских лет.

Она ощущала почти такую же радость, как ее мама, всякий раз, когда к нему добавлялся новый брелок.

Но сейчас Клодия знала, что ювелир предложит ей совсем небольшие деньги за этот браслет, а расставание с ним разорвет ей сердце.

За кольца могли бы дать значительно больше.

На одном сверкало три бриллианта, и Клодия почему-то считала его маминым обручальным кольцом.

Оставалось еще несколько пар очень милых, но абсолютно неценных сережек.

Они составляли комплект с ожерельем из бусинок, которое мама носила летом.

Девушке было известно, что другие украшения, когда-то подаренные Уолтером Уилтоном, ушли на оплату ее образования.

Случалось, когда они испытывали нужду в средствах между театральными сезонами, а Уолтеру был необходим новый костюм, украшения продавали.

Она тщательно перебрала содержимое шкатулки и задумалась, хватит ли ей денег — даже если она продаст все — на оплату самой дешевой каюты на судне.

Гул голосов напомнил ей о ленче.

Захватив с собой шкатулку, девушка стала медленно спускаться по лестнице, решив переговорить с хозяином гостиницы после ленча.

Скорее всего сейчас он занят, и было бы разумнее поставить его в известность о своем затруднительном положении по окончании второго завтрака.

Но когда она села за стол, ее организм, отравленный чрезмерными потрясениями, отказывался принимать пищу, и Клодия едва дотронулась до принесенного кушанья.

При этом она совсем не чувствовала себя готовой к разговору с хозяином гостиницы.

Вернувшись в свою спальню, она в изнеможении упала на кровать и, к счастью, неожиданно быстро уснула.

Был уже почти вечер, когда она открыла глаза.

Теперь она чувствовала себя намного лучше и даже испытывала голод.