Еще бы, с легким раздражением подумала Руфь. Одиноких женщин в деревне хватает, а он чем не жених? Видный, серьезный, обеспеченный мужчина – такие в праздник одни не остаются.

Вот ей никто приглашения не пришлет: кому нужна скучная старая дева в такой уютный, веселый, исключительно семейный праздник?

– И чье же приглашение ты принял? – полюбопытствовала она, прижимая к себе малышку и чувствуя, как маленькое тельце трогательно обмякло у нее в руках: убаюкала все-таки!

– Твое, – удивленно отозвался он, как будто это само собой разумелось.

Она вытаращила глаза.

– Я тебя не приглашала!

– Однако я здесь и намерен остаться на весь день. Давай-ка я сварю кофе, а ты пока отнеси девочку матери. Потом вместе приготовим завтрак и подумаем, как устроить праздник твоим нежданным гостям.

Сегодня он совсем на себя не похож. Куда девались ворчливость, резкость, глухой, насмешливый голос? Даже морщины, изрезавшие лицо с тех пор, как от него сбежала жена, будто разгладились.

– Что это ты нынче такой живенький? – буркнула Руфь.

– Это называется «дух Рождества». Погоди еще, вот отнесешь ребенка, и я тебя подловлю где-нибудь под омелой.

К ужасу своему, Руфь почувствовала, что заливается краской.

– Язык у тебя без костей! – Она поспешно отвернулась и пошла к двери.

– Точно, без костей! – ухмыльнулся он. – Ведь омелы-то все равно нет. Ну и не надо! Когда хочется кого-то поцеловать, можно и без омелы обойтись.

У нее перехватило дыхание. Давным-давно она себе сказала: «Стара ты, чтоб мечтать о чужих мужьях. Не смеши людей, а то подумают: старуха из ума выжила». Себе самой она внушила, что они с Генри просто добрые друзья, а вот его бывшую жену провести не сумела. Гвен своим хватким, как капкан, умом сразу почуяла неладное.

Еще совсем недавно Руфь скорее умерла бы, чем признала, что Гвен права. После того как Гвен открыто обвинила ее в том, что она преследует Генри, Руфь при встречах с ним надевала маску холодной вежливости, а в душе переживала: что, если Гвен все расскажет Генри и они вместе будут смеяться над ней?

Когда же Гвен сбежала с этим юнцом, Руфи стало проще держать дистанцию: оскорбленное достоинство Генри во многом облегчило ей задачу.

И вдруг их отношения неуловимо изменились. Руфь сама не понимала, когда и почему.

Росс проснулся и не сразу сообразил, где он. В крохотной комнатушке царил полумрак, но солнечные лучи, отражаясь от снежного покрова, все настойчивей проникали сквозь шторы и плясали на потолке. Когда же память вернулась к нему, он, как подхлестнутый, спрыгнул с кровати и натянул старый, свежевыстиранный халат, который приготовила ему Руфь. Халат едва прикрывал бедра; Россу казалось, что вид у него идиотский.

Он заглянул к Дилан и увидел, что комната пуста. Постель разобрана, а жены нет. Сердце ухнуло в пропасть: где же она, где ребенок?

Но тут дверь ванной распахнулась, и появилась Дилан в длинной, до пят рубашке желто-лимонного цвета, облепившей полную грудь, тонкую талию и бедра, такие стройные, что голова у Росса пошла кругом. Она улыбнулась ему немного смущенно, а он даже не нашел в себе сил улыбнуться в ответ, только глаза полыхнули огнем.

– Привет.

– Здравствуй, – пробормотала она и, чуть прихрамывая, двинулась к постели.

Вчера он не заметил, что она хромает.

– Что с тобой, ногу подвернула? – забеспокоился он.

Дилан забралась под одеяло и села в постели, облокотясь на подушку.