* * *

Махбарас смутно сознавал, что земля у него под ногами трясется. Но он не замедлил шага и даже не сбился с него. Он бежал как человек, который остановится, лишь упав замертво; который, если земля под ним провалится, упадет, встанет и опять побежит.

У него никого не осталось за спиной. Все его мысли устремились в лежащую впереди долину. Он думал о Повелительнице.

«Жива ли ты еще? Подай мне знак, если жива!»

Он знал, что кричит, требуя этого знака, словно ребенок, требующий вторую тарелку овсянки. Ему было наплевать. У него больше не осталось стыда, да Махбарас никогда и не стыдился своей любви к колдунье.

Смутно он осознавал, что небо превратилось в твердь, и вокруг бушевали вихри. Еще он увидел, что твердь над головой приняла форму двух огромных спиралей, похожих на смерчи невообразимых пропорций. Одна спираль была пурпурной, а другая черной и поглощала свет.

Они устремились в небо из разных частей долины и накренились друг к другу, словно партнеры в каком-то непристойном танце. А затем отпрянули, заколебались и снова накренились вперед, повторяя это вновь и вновь.

То ли теперь над долиной воцарилась гробовая тишина, то ли уши Махбараса отказывались воспринимать новые звуки. Когда на земле перед капитаном разверзлась широкая трещина, так что ему пришлось выбирать прыгать или упасть в бездну, он прыгнул и услышал визг раздираемого камня и глухой стук своих сапог при приземлении на противоположной стороне трещины.

А кроме этого, он слышал лишь свое тяжелое дыхание.

* * *

Конан наблюдал за спиралями в небе: одной, горевшей пурпурным светом, и другой, черной, как кошмары демона. Киммериец понял, что поединок сорвавшейся с цепи магии близится к кульминации. Он понял это без всяких слов Бетины, которая, как оказалось, не могла сказать ни слова, чтобы спасти жизнь Конана или свою собственную.

Выгнув спину так, что у нее должно было сильно заболеть в пояснице, девушка уставилась на небо, широко раскрыв глаза. Потом она тряхнула головой, так что волосы разметались вокруг ее головы подобно облаку, и подняла руки, потянувшись к небу.

Ладони ее рук запылали. От них исходил свет, вобравший в себя все цвета спектра. Конан не мог ни смотреть на источник этого света, ни отвернуться. Фарад бормотал проклятия на афгули, в то время как Бамшир упал на колени и выкрикивал то, что походило на ортодоксальные молитвы Митре.

Должно быть, это весьма утешительно — верить в такого бога, который отвечает на молитвы или, по крайней мере, говорит своим жрецам, что ответит на них. Конан-то всегда был лишен подобного утешения.

Вместо того чтобы молиться, он обнажил меч. Киммериец давно поклялся, что смерть застанет его с оружием в руке, и не собирался отрекаться от своих слов.

Окружавший ладони Бетины нимб света стал отчетливо зеленым. В то же время Конан почувствовал, что земля у него под ногами начала дрожать, и увидел, как стены долины качаются, словно деревья на сильном ветру.

Еще мгновение — и расколется сама земля, а стены долины обрушатся, уничтожая все и всех в ней. Конан при мысли, что некоторые из жителей долины переживут гибель своего дома, на мгновение обрадовался — хотя долго ли им удастся прожить, голодая на продуваемых всеми ветрами горных склонах.

Затем зеленый нимб вокруг ладоней Бетины стал копьем зеленого огня, устремившегося вверх. Он ударил в черную спираль, охватывая ее мимолетным зеленым свечением, и осыпался вниз дождем зеленых искр.

А потом он погнал черную спираль вперед, до тех пор, пока она не столкнулась с пурпурной.

Долину заполнил звук, какого Конан никогда раньше не слышал и надеялся никогда не услышать вновь. Он решил, что с радостью до конца дней своих остался бы глухим, как гадюка, если бы знал, что ему придется снова услышать этот звук.