Позади запели туранские рожки, но в этот раз к ним присоединился барабан. Конан сплюнул в сухой песок, по пыль тут же снова набилась ему в рот. Барабан принес плохую новость. Обычно туранцы использовали его, вызывая подкрепления.

«Пусть призовут хоть все орды Турана, мы устроим им такую битву, что выжившие её нескоро забудут».

Авангард туранцев был уже недалеко. Солнце блестело на их кольчужных рубахах, в то время как полдюжины лучников-афгулов как один натянули луки.

* * *

Алое сияние расползалось из чаши, и, если бы кто-то сейчас заглянул в комнату Повелительницы, он решил бы, что колдунья стала сердцем гигантского рубина. Только губы ее шевелились — она бормотала заклинания, и грудь ее едва заметно вздымалась. Внимательный глаз мог бы заметить, как дрожат пальцы ее рук и мускулы обнаженных гибких бедер, а в остальном Повелительница могла показаться вырезанной из камня скульптурой.

Снова послышался низкий барабанный бой, сначала показавшийся отдаленным, но приближающимся, словно кто-то шел к пещере, мягко ударяя в огромный барабан. Звук становился все выше, и наконец, стало казаться, что звучит уже не один барабан.

Потом послышались тихие шаги и звук, который можно было принять за приглушенный кашель. Вошли две девы. Они вели одного из пленных. Несчастный был крестьянином средних лет с суровым лицом и крючковатым носом — типичной чертой жителя Кезанкийских гор. Жидкие волосы едва прикрывали его череп, оттенком напоминающий пергамент.

Девы давно сняли свои воинские наряды. Теперь на них были лишь белые шелковые набедренные повязки и закрывающие одно плечо гирлянды болотной травы. В траву были вплетены лианы янтарного оттенка и шелковые нити всех цветов радуги.

Повелительница воздела руки к потолку. Водопад брызг полился с ее пальцев, сверкая серебром на алом фоне. Амулет Кулла, лежащий на чаше, притягивал искры, словно железо магнит. Искры стекали на амулет и исчезали в нем. Еще один жест длинных пальцев изящной рукой. Крышка поднялась над чашей. Внутри чаши сверкал алый огонь, такой яркий, что мерцание его озарило всю комнату. Стало жарко, как в кузнице, но не было никакого дыма. Да и пламя из чаши не вырывалось.

Сощурившись и часто моргая, девы уставились на чашу. Пленник ничего не видел, и только одни боги знали, что происходило в его голове, после того как ему дали зелья. Заклятие Повелительницы взывало к древним силам, вмешиваясь в законы, установленные как богами, так и людьми.

Амулет-крышка поднялся еще выше, к самому потолку комнаты, так же легко, как колючка чертополоха на ветру, хотя весил он больше, чем стальной шлем воина. Повинуясь жесту Повелительницы, пленник шагнул вперед. Еще жест, еще шаг.

Теперь крестьянин оказался возле чаши. Огонь внутри ее оттенял кожу пленника, и тот казался бронзовой статуей. Третий жест, и ремни, связывавшие пленника, упали на пол. Одна из дев шагнула вперед и подобрала их.

Все так же пристально глядя на крестьянина, Повелительница последний раз взмахнула рукой. Пленник наклонился вперед, погрузив обе руки в алый огонь, сверкающий внутри чаши.

Не было ни дыма, ни пламени, ни самой легкой вони сгоревшей плоти. Пленник на мгновение напрягся, словно окаменел. Его глаза и рот широко открылись. И в глотке, и в глазницах его засверкал тот же огонь, что горел в чаше. Жидкие волосы крестьянина встали дыбом.

Повелительница, довольная, грациозно привстала и прикоснулась кончиками пальцев ко лбу пленника. Тот задрожал в ответ на это прикосновение… и потом в течение двух вздохов не двигался. Когда же он выдохнул в третий раз, перед волшебницей оказалось лишь облако серебристой пыли, по форме напоминающее человека.

Повелительница опустила руки. Пальцы ее коснулись чаши. Пыль рассеялась.