Конан растоптал эти мечты тяжелым сапогом.

— Если девы нападут на вас, пускайте в ход свои мечи, а не какое-то другое оружие, иначе быть вам кормом для стервятников. И песню смерти для вас я петь тоже не буду. Не привык я попусту тратить слова на дураков. Если же девы не станут драться, то тогда они — законные пленницы, и любой, кто хочет сохранить голову на плечах, будет обращаться с ними как велит закон.

Вид и манера держаться у Конана были такими свирепыми, что воины немедленно поклялись самыми крепкими клятвами сделать все, как он пожелает. Киммериец сомневался, что все они клялись без внутренних сомнений, но именно потому-то с ним и отправились его афгулы. Горцы иногда дивились повадкам киммерийца, но всегда подчинялись вождю, которому дали клятву на крови. И они с удовольствием проткнули бы любого соплеменника Бетины, который поступил бы вопреки приказу их вождя.

Удивительное дело, сама Омиэла была не слишком довольна тем, что Конан оставил отряд защищать ее.

— Я отлично могу справиться с любым врагом, какой может напасть на меня, и без того, чтобы ты держал без дела дюжину хороших воинов, — резко бросила она.

— Как? — спросил он. — Ты станешь невидимой?

— Это в моих силах, — самодовольно заявила Омиэла. — К тому же охрана не сможет защитить меня, если по мне ударит своей магией Повелительница Туманов. Охранники смогут стать для нее лишь свежей дичью.

— Да, но если ты будешь прятаться от разбойников, то сможешь ли еще одновременно бороться и с Повелительницей? Сколько чар ты можешь навести за один раз, Омиэла?

— Достаточно.

— Не думаю.

— Кто ты такой, чтобы указывать мне, где пределы моих сил?

— Тот, кто вышел живым из боев со множеством колдунов, потому что те думали, будто могут сделать все. А вот то самое, чего они не могли сделать, и позволяло мне спастись, а иногда заодно и убить их. Ты говоришь, что этот Туман сулит погибель всем нам. Если ты не сможешь бороться с ним, то еще дюжина, или два десятка, или двести воинов в горах ничем мне не помогут. А если сможешь…

Омиэла подняла руку, прерывая его:

— Я вижу, Бетина и впрямь не без причины поет хвалы твоей мудрости, а также и другим твоим качествам. Ты подумывал жениться на ней?

Даже вонзившийся под ребра кинжал едва ли мог в большей степени удивить киммерийца.

— Нет.

— Ну, так следовало бы, варвар. Будь у нее муж с такой боевой мощью, как у тебя, те, кто следует за ее братом, живо покинули бы его знамена. Ее отец получил бы зятя, достойного его, а экинари со временем великого вождя.

— Я подумаю над этим, Омиэла, но вначале давай спустимся с этих гор живыми.

— Разумеется, так оно и будет.

Конан оставил Омиэлу, надеясь, что она забудет об этом разговоре. У нее имелись для того веские причины, как впрочем, и у киммерийца.

Первой причиной было отношение Фарада к Бетине и ее к нему. Жениться на кочевнице значило бы для Конана отобрать женщину у другого мужчины, а более верного способа нажить врагов не изобрели ни боги, ни люди.

Второй же была цена, назначенная туранцами за голову Конана. Ездигерд никак не потерпит вблизи своих границ племя под предводительством врага Турана.

И последней были последователи Дойрана. Не все они переметнутся на сторону его сестры и не все разбегутся. Слишком многие останутся неподалеку от нового вождя для того, чтобы нанести предательский удар в спину, когда Конан и Бетина с ее родней потеряют бдительность.

Было бы куда менее опасно вернуться в Афгулистан, и делу конец!

* * *

Первой, на кого натолкнулся Туман, оказалась полоумная девушка — полоумная с рождения, а не искалеченная магией Повелительницы.