Борис Житков. Волы
Все это было очень давно, когда я был мальчишкой (сейчас у меня усы седые). Так что не удивляйтесь, если непохоже на сегодняшнее. На сегодняшнее похожим осталось море. И на этом море случилось вот что. Я плавал учеником на грузовом пароходе. Дело было осенью, и стояло "бабье лето": тихая ласковая погода, и море - будто не море, а прудок в саду. Глянцевое, масляное. Мы уже закрыли люки и ждали только капитана, чтобы сняться в рейс. Прислушивались, не катит ли он на извозчике. Вдруг прибегает наш капитан, а за ним какой-то грек, черный, потный, шапка в руке, и этой шапкой все время красное лицо обтирает, и лопочет, лопочет, и кулаком в грудь бьет. А наш толстенький спокойненько кругленькими ножками вышагивает по сходне на борт. Кочегары опустились в свою кочегарку, зашевелились матросы - сейчас сниматься в море. Нет! Наш Лобачев, капитан, тихим голосом говорит мне: "Позови Иван Васильича". И ушел с греком в каюту. Я позвал старшего помощника. Он через минуту выскочил от капитана красный, стукнул кулаком по планширю*. ______________ * Верхняя часть борта. - А, дьявол! Копейки он свои выгоняет! Хлев тут устраивать! Люди мыли, скребли. Тьфу, тьфу! - и он со злостью три раза плюнул не за борт, а прямо на нашу белоснежную палубу. А сам кочегаров с палубы гонял, чтобы пыли не натрясли. Грек уже рядом: - Честное мое слово, они два дня не кушали ни одна соломинка и вот крест! - он перекрестился шапкой в кулаке. - Мы все вымоем. Будет как бумага. Иван Васильич дико засвистел в свисток и тут же крикнул мне: - Ты чего суешься? Смолинского ко мне! Я побежал за боцманом. Горячка - этот Иван Васильич. Он, говорят, на парусниках плавал, судно потопил хозяйское и теперь вот злится: не нравится ему служить, да еще помощником. Смолинский шел навстречу. Иван Васильич кричал: - Грузить стадо целое! Да! Волов! Две сотни! Ну да! Прямо на палубу! Взагон! Какие стойла!! Я не глядел на берег, фу ты! За это время уж вся пристань полна была волов. Какие-то дядьки сгоняли их палками в кучу, лупили по хребтам и сипло кричали: - Цобе, ледаща худоба! Я сказал бравым голосом: - А что? Не довезем, что ли? - Дурак! - крикнул Иван Васильич, а Смолинский крепко глянул на меня. Я обиделся: - А что, капитан не знает, что делает? Тоже, значит, дурак? - Крышу ему красить надо, каменный дом ставить, - сказал спокойно Смолинский, - а с волов, знаешь... копейки хорошие. Я гляжу, не выйдет ли на разговор капитан, но капитан крепко сидел в своей каюте. Я отошел и сказал на ходу: - Это не на паруснике. Ой, хорошо, что Иван Васильич не слышал! Грек суетился на берегу, толкался среди волов, кричал на погонщиков. И вот по грузовым сходням заскользили копытами волы. Они потерянно мотали головами, а дядьки орали, нещадно дубасили и крутили им хвосты. Я решил, что так оно и надо, и тоже выскочил на берег помогать. Я думал, капитан видит из окна каюты мою работу. Мне жаль было волов, но я решил, что надо тут по-деловому, остервенился, хватил одного в зад камнем. Промазал и зашиб плечо греку. С нашего борта захохотали. - Так! А ну еще его! Мне пришлось тоже хихикнуть. Но тут Смолинский вышел на берег; взял меня за плечо и сказал: - Ты иди, продуй рулевую машину, а это не твоя работа. Тут я заметил, что к нему подошли женщина и девочка лет пятнадцати. Она глядела на меня и смеялась. Видела, должно быть, как я камнем-то. С парохода слышались резкие свистки Ивана Васильевича. Он кричал на погонщиков: - Да чем ты мотаешь? Чем вяжешь? Лопнет эта привязь! Иван Васильич злыми шагами подошел к капитанской двери, стукнув кулаком. - Чем волов крепить? Чем направить? Капитан ответил через двери: - Вам надо знать самому, как вязать, как направить. |
