— Милость! Куда ни то! На читай, коли грамотен, что мне из города пишут. Полсотни белых офицеров сюда везут, в мою больницу.

— Вот эт-то да! — протянул бакенщик Семен в досаде. — Вез ли, значит, человека от тюрьмы и обратно привезли к тюрьме. Что ж, Макарий, — сказал он подростку, — коли так, давай заворачивать оглобли. Только не сдюжит он, не довезем и до Прусова. Прощевайте, господин дохтур!

— Стой! — рассердился и Попов. — Я тебе для чего бумагу показал? Чтобы ты уразумел, какая беда больным нашим грозит. И твоему партийному тоже. В лес придется больных перенести, в шалаши, что ли… А пока мигом его в приемный покой! Потом сразу во вторую терапию!

Больные в палатах сочувственно качали головами: плох человек, ежели его сразу в «потерпию»!

— А за офицерами, как в лес перейдем, пусть здесь кто угодно ухаживает! — сердито толковал доктор бакенщику и фельдшеру. — А впрочем, насмешливо повернулся он к матери Макария, — может, вы бы, сударыня, согласились?

— Нет, что вы, — лепетала бедная женщина, вовсе сбитая с толку. — У нас в Прусове попутчик остался, господин Коновальцев, нам с ним в Кинешму пора…

— А кто мне поможет больных накормить? — опять резко закричал доктор бакенщику. — Больных везете, а мне их шишками питать или древесиной?

— Пришлем тебе рыбки, Сергей Васильевич, за твою доброту. Ужо вон с Макаркой мешок доставлю. А иного чего — не могим. Да и с поста бакенщицкого надолго не уйдешь — того гляди, пароходы пойдут…

На двух парных подводах ехали лесным солнцевским проселком вооруженные люди. На них стволами назад стояло по пулемету «максим». Верстах в пяти от Солнцева подводы свернули с проселка на заброшенную, неторную тропу. Еще полверсты тянулись лесом, минуя буераки и болотные мочажины. Когда ехать стало нельзя, люди выпрягли лошадей и в пешем строю добрались до глухого лесного угла. Место называлось Баринов, или Волчий, овраг. Телеги и коней спрятали поблизости.

Давно здесь не рубили леса, не косили трав, не собирали даже ягод и грибов. Старый владелец, полковник Зуров, любил облавную охоту на волков с гончими, и некогда здесь, в овраге, постоянно держались два-три волчьих выводка, наводя страх на окрестных крестьян. За годы войны охотиться здесь было некому, и «серых бар» даже прибавилось против прежнего.

Еще до сумерек приехавшие улеглись спать, выставив караульного. А тот, кого они признавали за старшего, собрался в ночной поход.

Солнцевский священник отец Федор уже забылся сном, когда попадья Анна Ивановна, так и не заснувшая с вечера от беспокойства, уловила постукивание в оконце. Отец Федор сразу стряхнул сон. Крестясь и холодея от страха, слез с кровати, натянул брюки и босиком заторопился к сенцам. Боязливая же Анна Ивановна в одной сорочке подбежала к запертым дверям маленькой горницы, где до отъезда в город жила дочка Наденька. Зашептала в дверную щелку:

— Слышите, что ли, стучат? Бегите в подпол прятаться!

За дверью Надиной горницы мужской голос произнес зло: «Кажется, дождались!» — и сразу щелкнул отпираемый замок. Двое мужчин метнулись из дверей, пробежали на кухню и нырнули в подпол. Анна Ивановна едва прикрыла дверцу люка, как отец Федор ввел в тесную переднюю незнакомого человека в картузе и пиджаке. Пришелец шепотом назвал священника по имени… Господи, кажется, под благословение подошел! Неужто пронесло беду? Отец Федор подозвал жену.

— Видишь, Анна, еще одного гостя из города привел господь.