Антонина причастилась и исповедалась у отца Николая. Выслушав исповедь, пастырь помолился за упокой души раба божия Александра, принявшего смерть мученическую за други своя. Священник послал соболезнование старшему брату погибшего Ивану Овчинникову. Затем он потолковал с Савватием, и оба иерея пришли к одному выводу: после гибели жениха Антонине самим божьим промыслом начертан иной путь — не простой семейный жребий, а высокий удел служения церкви.

Отец Николай гордился Антониной, самой заметной, самой любимой своей послушницей в монастыре. Недаром он первым приметил ее, разгадал подвижницу будущую в юной сиротке. Сиротке?..

Господи, жив ли, нет ли ее родитель, можно ли без содрогания сопоставить мысль о непорочной Антонине, юной христианке, с образом безбожника-революционера? Портрет этого человека умирающая Мария Шанина, Тонина мать, передала в руки исповедника. Он сохранен. На обороте адрес… Нередко отцу Николаю попадается на глаза этот портрет летчика с упрямым лицом и печатью антихристовой. Портрет хранится в заветной шкатулке, и, когда отцу Николаю случается перебирать бумаги и ценности, глаза летчика с фотографии встречаются с глазами священника. Именно такие, как летчик Шанин, отрекаются даже от предсмертной исповеди. Жив он или нет — не назовет его Антонина отцом! Об этом сумеет позаботиться ее духовный отец, соборный протоиерей Николай Златогорский!

Досадно было опаздывать к ярмарке — тут-то и пустить бы умелый слушок о чудесном спасении узников с баржи силой чистой молитвы Антонины яшемской… Ведь в монастыре Назарьевском есть уже немало притягательных вещей: чудотворная икона, литургии на пристанях, образцовое хозяйство, лучшее в губернии, архиерейские молебны с водосвятием, крестные ходы по всей округе… Не хватает собственной святой, о чьих подвигах, славе и пророчествах далеко разносилась бы молва по всему православному миру… Давно задумывался об этом отец Николай, и теперь замысел близок к осуществлению.

Но тут-то и произошло нечто столь неожиданное, что и заставило отца Николая заторопиться из Костромы, несмотря на недуги спутников!

Его позвали исповедовать умирающего в одну из костромских городских больниц. Исполнив эту обязанность, он неторопливо шел по коридору к выходу. Дверь одной палаты была открыта, и священник невольно обратил внимание на знакомое лицо с синими страдальческими глазами.

У больного была забинтована нога и рука.

Вот он повернул голову, увидел шедшего мимо палаты отца Николая и приветливо улыбнулся ему, как доброму знакомому. Отец протоиерей хмуро прошествовал мимо; не ответив на поклон, однако сомнений быть не могло: на койке лежал Александр Васильевич Овчинников, притом явно выздоравливающий!..

Нет, нет, никаких помех святому делу теперь уже быть не может! Невозможно отнять Антонину у бога! Значит, скорее в Яшму, где все должно совершиться быстро, чтобы пути назад уже не осталось! Обитель обретет свою святую!

Два знаменитых русских князя, самолетский «Князь Иоанн Калита», шедший вниз, и русинский «Князь Пожарский», торопившийся вверх, встретились ночью в Томне, у одной угольной баржи. Пароходы стали бок о бок и лишь перед рассветом закончили бункеровку.

Комиссар Шанин спал на кожаном диване в салоне «Князя Пожарского». Он с головой укрылся своим черным летным регланом с крылышками и не мог видеть, как вышла на пустую палубу «Иоанна Калиты» тоненькая большеглазая девушка в черной одежде. Человек, знакомый с живописью, мог бы принять ее. за оживший образ с нестеровской картины.

Девушка придерживалась за перила, как выздоравливающая, и неуверенно шла кругом палубного настила. Так обошла она тихонечко всю палубу и стала на корме в тень, когда пароходы, включив прожекторы, начали работать колесами и медленно отдаляться друг от друга.

Луч прожектора соскользнул с черной женской фигурки на корме, сбежал вниз и расплылся слабым желтым пятном на воде: «Князь Иоанн Калита» разминулся с «Князем Пожарским».