Ох уж эти проклятые моторы на реке! Дрожит весь домик на откосе. Пришли две подводы с бензином из Кинешмы. Вот как анафемская власть веселит сельских ребятишек! Чтобы на празднике рождества Христова они стояли не в соборе, внимая песнопениям, а на реке торчали, около самолетов. Впрочем, это мысли попутные…

— Серафима! — кричит он супруге. — Сбегай к Андрейке-мужику, собери Макарушку в дорогу, к Марфе. Стельцова он дождется там, в трактире… А потом отца Афанасия ко мне!

…От Яшмы до придорожного Михайловского трактира, известного прежде под названием «Лихой привет», — верст двадцать. Через час после того, как отец Николай начал распоряжаться, Макарка уже лежал в крестьянских розвальнях, укутанный в овчинный тулуп.

Макарка дремал, смутно ощущая, что скрипят сани все заунывнее и тише. Наконец скрип и вовсе прекратился. Мальчик почувствовал, что его трясут. Он ощутил на лице морозный воздух. Кругом стлалось снежное поле, а прямо по дороге чернела зубчатая стена леса. Было темно.

— Ты слышь, паренек! — тормошил его возница. — Не поеду я дале. Потому как мужики в одиночку мимо этого «привета», не того… Пешком дошагаешь. Верст пять лесом. Либо семь. Тулуп, вестимо, назад свезу, в нем не дойдешь. Прощевай, парень, будь здрав.

Лошадь, нелепо разбрасывая ноги в стороны, полезла в сугроб, поворачивая вспять. Макар же двинулся к лесу. Малоезженую дорогу занесло поземкой, ветер мешал глядеть вперед, шапка наползала на глаза. Слева, из-за деревьев, приоткрылся белый простор Волги. Сзади поднимался месяц, и на лесной дороге мальчик видел теперь собственную тень.

Между дорогой и откосом долго тянулась поросль голых кустов и молодых сосенок-елочек. Всматриваясь сквозь эту поросль в заволжскую даль, Макар заметил на том берегу зеленовато-желтые огоньки, недалеко от противоположного берега. Подумал, деревушка. И лишь пятью минутами спустя, когда огоньки мелькнули уже на снежной целине реки, мальчик сообразил, что они движутся. Еще через несколько минут до него долетел протяжный вой.

Путь лежал навстречу огонькам и звукам! И хотя прошел Макар уже не меньше пяти-шести верст и трактир не мог быть очень далек, но каждый следующий шаг доставался с трудом. Мальчик вздрагивал, когда с дерева падал снежный ком или скрипел ствол сосны. По-зимнему темное небо вызвездилось, и первый месяц девятнадцатого года высоко встал над лесным краем.

И вдруг слева от дороги в белом сиянии месяца Макар увидел плетень. Он протянулся вдоль дороги, а затем перешел в подобие тына или частокола. Макарка вспомнил школьные картинки о городьбе древних славян… Вот и ворота старинного покроя с навесом и толстой доской-подворотней. Сбоку от ворот — калитка, крепко запертая изнутри.

Сквозь щелочку в воротах Макар увидел во дворе строение — жилой дом, судя по проблеску света между створками закрытых ставней. Во дворе проснулась собака, не спущенная на ночь с привязи. Кто-то вышел в сени унимать расходившегося пса. Валенки скрипнули по снегу — лесной житель подошел к калитке и окликнул путника:

— Кого бог принес?

А Макар вдруг испугался, что его могут не впустить и что опять придется брести одному по темному лесу и ждать поминутно встречи с волками на дороге. Он только кашлянул слабо, поперхнулся и… умолк!

Человек во дворе спросил:

— Сколько вас там?

В ответ послышался чуть не плач:

— Один.

— Откуда ты взялся?

— Из Кинешмы. А сейчас из Яшмы.

— Кого здесь ищешь?

— Ма-ма-р-фу Овчинникову!

Засовы громыхнули, калитка отворилась.

— Проходи в избу.