|
Сережа опустился на диван, и лицо у него было скорее задумчивое, чем встревоженное. — Вот черт, — сказал он. — Хорошо, что мы не сунулись в Красногорск, это же сразу за МКАД, вот там, наверное, весело сейчас. — Так я не понял, — подал вдруг голос Леня, — какой план? Будем тут держать оборону? Я вижу, вы провизией запасаетесь, патроны, все дела, это, конечно, здорово, только что мы будем делать, если они в следующий раз на танке приедут? Сережа с отцом переглянулись, и пока они молчали, я посмотрела на толстого, громкого Леню, который всегда смертельно раздражал меня своими бестактными замечаниями, привычкой громче всех смеяться над собственными шутками, способностью немедленно и без остатка заполнить собой любое помещение и заглушить любую компанию, не обращая внимания на поднятые брови и недовольные лица, и неожиданно для себя сказала: — Здесь нельзя оставаться, Лень, скоро тут начнется настоящий кошмар, так что мы уезжаем, мы почти все уже собрали, и я думаю, вам нужно поехать с нами. — Хорошо, — быстро ответил Леня. — Куда? — Левино отпадает, — сказал папа Боря с досадой. — Вы тут тоже в двадцати километрах от трассы, и посмотри, как быстро они сюда добрались — я надеялся, все эти жирные коттеджные поселки на Новой Риге задержат их подольше. Моя деревня от Рязани далеко — но до шоссе там только шесть километров, мы там выиграем неделю-другую, не больше, а потом нас накроет. Тут нужна тайга какая-нибудь, чтобы никого вокруг, жаль, что мы не в Сибири, в нашей Средней полосе, черт бы ее побрал совсем, таких мест, боюсь, не найдется. — Тайга! — закричал вдруг Сережа и вскочил с места. — Тайга, ну конечно, вот же я идиот, Анька, я знаю, куда мы поедем. — Он торопливо вышел из гостиной и, споткнувшись об один из хрустящих пакетов, стоявших в холле, скрылся за дверью кабинета — слышно было, как он, ругаясь вполголоса, роется в шкафу, что-то с глухим стуком упало на пол, и через мгновение он снова показался на пороге — в руках у него была зажата какая-то книга, которую он, торопливо расшвыряв стоявшие кучкой стаканы в стороны, звонко шлепнул на стол. Лицо у него было торжественное, и мы все — даже Марина с девочкой, не издавшие ни звука с той минуты, когда они пересекли порог нашего дома, подались вперед и посмотрели на то, что лежало перед нами, — зеленая обложка, большие белые буквы: «Атлас автомобильных дорог. Северо-Запад России». — Не понимаю, — сказала Марина жалобно. — Вонгозеро, Анька, вспоминай, я тебя три года уговариваю туда со мной поехать, — заговорил Сережа быстро, — пап, мы там были с тобой перед тем, как Антошка родился. — Он схватил атлас и начал торопливо перелистывать страницы, но папа Боря протянул руку и остановил его. — Отлично, сын, — сказал он вполголоса. — Лучше места, пожалуй, не придумаешь. Значит, мы едем в Карелию. — Там есть дом, Анька, я тебе рассказывал, помнишь, дом на озере, там остров, иначе, как на лодке, не добраться. — Сережа снова зашуршал страницами, но я уже вспомнила — серая и блестящая, как разлившаяся ртуть, поверхность озера, выцветшая прозрачная трава, растущая прямо из воды, заросшие черным лесом одинокие бугорки островов — свинцово-серый, безрадостный карельский сентябрь, которого я, взглянув на Сережины привезенные с охоты снимки, испугалась раз и навсегда — таким он показался мне холодным, даже враждебным по сравнению с нашей теплой и солнечной оранжево-синей осенью, а зимой, как же там все выглядит зимой, я и здесь лишний раз не выглядываю из окна, чтобы не наткнуться взглядом на черные скользкие ветки, серое небо, я вечно мерзну в любой одежде, ты, барсук, говорит Сережа, ну выйди на улицу, ты уже три дня носа не высовывала, а я не люблю холод, не люблю зиму и отгораживаюсь от нее огнем, горящим в камине, и коньяком — только много ли можно взять с собой коньяка? Надолго ли я смогу удержать в себе тепло, без которого совсем не умею жить, в маленьком доме, сложенном из посеревших от времени досок, пропитавшихся сыростью холодного озера? — Там же нет электричества, Сережа. |
