— Значит, Шопен живет в Париже безбедно?

— Мог бы жить безбедно, если бы не его характер. Надо знать Фридерика, как я его знаю, чтобы понять: этот человек никогда ничего не скопит. Чуть заведутся у него деньги, сейчас же накупит всяких подарков, памяток и посылает родным в Польшу. И друзьям постоянно что-нибудь дарит — это доставляет ему такую радость! Ну, короче говоря, в Париже он только сводит концы с концами. Но все выглядит так, будто он живет в достатке.

— Скажите, Ян, я читал о Шопене, что он изнеженная натура. Откуда такое представление? В музыке я не нашел ничего подобного.

— «Изнеженность»! Сплетники изображают его таким, потом без стыда печатают свои измышления. Это очень правильно, сударь, — проверять музыкой все прочитанное вами.

Я же могу сказать вам, что Шопен — человек необычайно сильного духа. Я видел, слышал, как он работает. Это огромный труд. Теперь подумайте и сопоставьте: необходимость надрываться на уроках и в то же время сочинять — не между прочим, а главным образом, преимущественно. Прибавьте к этому изнуряющую болезнь, душевные огорчения, в которых никогда не было недостатка, и из них главное — непроходящую тоску по родине. Подумайте об этом, и вы убедитесь, что он не только гениальная, но и героическая личность.

Пять лет мы прожили рядом. Оба мы были заняты: я — своей медициной, он — уроками, сочинением. Но по вечерам мы сходились у фортепиано или просто для задушевного разговора. И мне казалось тогда, что наше изгнание не так горько. Друг возле — есть ли большее утешение? Потом явилась эта женщина и отняла его у меня.

— Разве ваша дружба не могла продолжаться?

— Нет. Она продолжалась, но это было уже не то.

— Друзья часто бывают ревнивы.

— О нет, сударь, я вовсе не требую исключительного внимания. Когда в тридцать пятом году появилась эта девочка, панна Водзинская, я ничего не имел против, хотя и Марыня причинила ему немало горя.

— Но ведь рано или поздно, у Шопена появилась бы семья.

— Да. Но только не она!

— Вы настолько ненавидите Жорж Санд?

Ян молчит довольно долго.

— Вы думали, что он будет несчастлив из-за нее?

— Я в этом уверен.

Горелов знает, что предчувствия Яна Матушинского отчасти оправдались.

— Трудно разобраться, кто прав.

— Он неправ только в одном. Зачем полюбил ее.

— Ну, здесь, знаете ли, осуждать трудно.

— Я не осуждаю. Только вы сами увидите, к чему это приведет.

— Конечно, увижу. Но я должен сказать вам, Ян, что у нас в России очень уважают и любят эту писательницу. И так было всегда.

— Охотно верю. Я не берусь разбирать ее произведения. Я вижу в ней не писательницу, а человека.

— И человек она прекрасный!

Горелов знает, что Ян ошибается, но он не может не прислушаться к мнению этого друга Шопена, ибо это мнение многих соотечественников композитора, и в будущей книге это должно быть отражено.