Тот неопределенно приподнял одно плечо.

— Если б я знал, если б я ведал… Похоже на наживку для окуня. Копченые пескари.

— Наживку в масле не держат, — заметил Куликов тоном опытного рыбака, — я хорошо знаю, чего любят крупные окуни.

Неделю назад пулеметчику также достались трофейные консервы, тоже рыбные — извлекли из брезентового ранца пленного немецкого егеря… Рыбки там тоже были безголовые и бесхвостые, каждая очень аккуратно, ровно обтяпана с двух сторон. Ничем копченым они не пахли. Как потом объяснил ротный знаток заморской еды, помогавший старшине таскать бидоны с обедами, это были анчоусы, доставленные гитлеровцами на Восточный фронт из Франции. Еда, конечно, чепуховая, но побаловаться, пощекотать себе язык можно — и не более того. Насытиться же крохотными рыбешками, наесться до отвала, чтобы потом целый день не отходить от "максима", было невозможно.

Каша с американской тушенкой — куда более верный и надежный продукт. И не надо учить Куликова, как насаживать на крючок червяка. Он отложил банку с копчеными рыбками в сторону.

В немецком ранце нашелся и серебряный пакетик, который откровенно растрогал Куликова — в нем оказались очищенные орехи. Обыкновенные деревенские орехи, орешки, лещина, в его родном Башеве они растут в каждом дворе. В других деревнях Пятинского сельсовета также растут, народ собирает орехи и делает заначки на черный день, очень сытная пища — орехи русской лещины.

Оказывается, у немцев они тоже растут.

Другой ореховый кулек, оказавшийся в трофейном ранце, также растрогал Куликова, хотя и меньше — наверное, из-за того, что орехи были незнакомые, вкусные, присыпанные солью, на кульке было напечатано типографским методом "Чака". Что такое "Чака", Куликов не знал. Название орехов? Или местности, где эти орехи произрастают? Чье-то имя? Что-то еще? Вот только что? Ребус.

Для того чтобы разгадать этот ребус, надо было знать какой-нибудь язык, — кроме того, колхозноматерного, который был в ходу в Башеве, — например, французский или английский. Единственный язык, который не хотел знать пулеметчик, — немецкий, и всякому однополчанину хорошо понятно, почему он не желал этого.

Если на этой войне Куликов останется жив, то из дома выбросит все книги, все предметы и железки, связанные с Германией. Наелся он всего немецкого под самую макушку, а напился еще больше. Даже думать об этом не хочется.

Блинов тем временем нашел в своем ранце круглую плошку, похожую на парафиновую, с белесой полупрозрачной плотью.

— ВеПе, что это такое? — спросил он у Куликова, картинно повертел плошку пальцами. — Не спирт ли?

— Он.

На лице Блинова мигом вскинулись брови, чуть не залезли в волосы, — могли вообще передислоцироваться на затылок.

— Как спирт? — голос у Блинова мгновенно сделался сиплым.

— А так. Спирт. Только технический. Для разогрева кофия в окопе. Прямо на передовой. Так что не вздумай растворить эту гадость в воде и выпить — желудок себе сваришь, понял, Коля? Вместо желудка будет большая дырка. Одна. Во все пузо, — Куликов подмигнул напарнику, потянулся за банкой, набитой золотыми безголовыми рыбками, ножом легко сковырнул крышку.

Понюхал содержимое.

— Ну и как, ВеПе? — спросил у него напарник.

— Класс! Перший сорт. Судя по внешнему виду, царская еда. Копченые пескари, говоришь? Никогда не пробовал таких.

Блинов, прищурив один глаз, присмотрелся к надписи, начертанной на коробке, попробовал ее прочитать, но с задачей не справился. Это были шпроты. Напарник изучением надписи на коробке не ограничился, принюхался к содержимому. Копченые рыбешки пахли не то чтобы вкусно, а очень вкусно: дымком, жженой мякотью ароматного дерева, восточными приправами, словно бы были вынуты из сборника сказок про "тысячу и одну ночь", корицей, вином, перцем и каким-то очень легким маслом.